Николаева Олеся - Инвалид детства

От второго Ирина отказалась.

— Вот мне Александр рассказывал, какие вы тут все постники и молитвенники, — сказала она, глядя, как монахи берут с подноса тарелки с жареной рыбой, — и, честно говоря, очень меня пугал этим. Я ожидала здесь увидеть придирчивых и дремучих людей. А теперь я вижу, что вы вполне нормальные, цивилизованные люди — и современные, и светские, и ничто человеческое вам не чуждо. Ваше общество мне чрезвычайно приятно. Я, конечно, не могу как человек ироничный и критически мыслящий принять целый ряд ваших догм и предписаний, хотя мне, повторяю, иногда и хочется уйти от этого мира, облачиться во вретище и питаться сухими корками. Мне кажется, все эти ваши обряды и ритуалы воспитывают в человеке рабскую психологию, — она посмотрела на отца Иконописца.

Он закашлялся, подавившись рыбой, но все же ответил:

— А кто мы есть? Рабы греха, рабы Божии.

— А ведь что есть Бог? — продолжала она, едва ли выслушивая ответ. — Бог есть дух, это высочайшая мировая идея, которой тесна всякая земная форма. Я не могу поверить, что Его может смутить какая-нибудь куриная ножка, съеденная не ко времени, и что Он может из-за этого ожесточиться и наказать свое творение, словно этакий надзиратель.

— Отец Иероним! — отчаянно возопил Лёнюшка. — Я вот слушал, слушал и от волнения не заметил, как весь хлеб съел! Что делать? Ведь я полнею, а у меня одышка, ходить трудно...

—Не огорчайтесь! — утешила его Ирина. — У вас все в норме. Мне кажется — это, кстати, непосредственно к вам относится, — она обратилась к Калиостро. — Богу должны бесконечно претить все эти «Господи помилуй», «Господи помилуй», которые возносит к Нему человек, — виноват, дескать, кругом виноват, словно наш садовник, который по тысяче раз на дню извинялся, что срезанные им цветы так быстро вянут! Или как унтер-офицерская вдова, которая перманентно себя же саму высекает!

Калиостро расхохотался:

— Так-так, отец Таврион, к тебе никаких претензий, тебе — хорошо. Все у тебя как надо — и старина, и обаяние, а мне каково?

— Слушайте, — Ирина была в ударе, — Богу должно быть бесконечно скучно слушать все эти просьбы, которыми закидывает Его человечество. Он хочет видеть человека свободного, мыслящего, отстаивающего свои права, одержимого какой-то высокой идеей, утверждающего собственную личность; человека, который бы мог, наконец, произнести монолог со всей страстью своего духа: «Это я, Господи, как собеседник, как равный, говорю с Тобой с мировых подмостков!»

— Бесовская песнь! — махнул рукой Анатолий, но был тут же наказан, ибо опрокинул на себя стакан компота.

— В конце концов, человек должен и сам чего-то добиваться в этом мире, отстаивать свою точку зрения, бороться за свои права — этого постоянно требует его чувство собственного достоинства, его святая гордость! — продолжала она увлеченно.

— Да то ж язычники, а то христиане! — все-таки не унимался молодой монашек.

— А я говорю и о христианах тоже. Я говорю о праве каждого христианина...

— Нет у христианина никаких прав! — вдруг сказал Таврион. — И чувства собственного достоинства у него тоже нет.

— У него есть только чувство собственного недостоинства, — пояснил Калиостро.

— Да вы — настоящий ерник! — заметила она ему.

— Какие у христианина права — быть гонимым? быть хулимым? быть распинаемым? — продолжал русобородый.

— Отчего же? — она пожала плечами. — У него есть право, отдавая кесарю кесарево, самому требовать что-то от него. А ваша идея покорности властям мне кажется очень удобной — никаких конфликтов.

— Всякая власть от Бога, — вставил Анатолий.

— Вот-вот, — улыбнулась она, — прекрасный аргумент! Ни к чему не обязывает. А велят вам завтра церковь вашу закрыть — так вы и закроете?

— Послушание кесарю имеет свой предел, — сказал Таврион медленно и как бы нехотя, и предел этот — хранение заповедей Божиих. А если закроют церкви, такое тоже бывало, что ж — вера не оскудеет и тогда, ибо земля обагрится мученической кровью.

Старец поднялся из-за стола.

— Большое спасибо, — сказала Ирина, пожимая ему руку.— У вас было дивно. В следующий раз, если судьба еще занесет меня в ваши края, мы обязательно поговорим подольше. Я раньше как-то не сталкивалась с вашим кругом людей — теперь я буду знать, что и здесь встречаются философски настроенные, размышляющие люди, с которыми можно поспорить и мило провести время... У меня к вам большая просьба — не могли бы вы освободить Александра от его обязанностей и отпустить в Москву? Он мне очень нужен, а без вашей санкции он не поедет. Поговорите с ним, убедите его в том, что у него есть чисто фамильные обязанности — моих доводов он просто не желает слушать, а со мной взял такой тон, что хоть святых выноси.