Петров Александр - Дочь генерала

– Хо-ро-шо! Всё будет хо-ро-шо! – заорал влюбленный, прыгая по студии на радость друзьям.

Конечно, об этом разговоре девушка никогда не узнает. Есть все же в интерполовых отношениях и подводные течения. Зато узнала Наташа причину Бориной колкости. Оказывается, тот на своем опыте познакомился с таким явлением, как прелесть, и с тех пор воюет с ней не на жизнь, а на смерть. Как сказал Василий, любимая песня Бориса: «Спи, моя прелесть, усни!» О том, что это такое, девушка узнала из дебатов. Выходило, что это вид сумасшествия, когда человек вдруг начинает всех обличать, поучать, возомнив себя неподсудным, как священная индийская корова.

Случилось так, что мужчины увлеклись работой и перестали замечать девушку, кротко сидевшую, боясь шевельнуться. Увы, даже к близости с красивой девушкой можно привыкнуть…

– Что-то ты, брат, много стал молиться, – проскрипел Борис, обращаясь к Сергею. – Смотри, впадешь в прелесть.

– Прелесть бывает не от молитвы, а от самочиния, – возразил тот. – Апостол учил молиться постоянно. А мне есть за что благодарить. У меня сейчас такое вдохновение, такие образы!

– Эта зараза через воображение и приходит, – проворчал Борис. – Поэтому что-либо придумывать опасно. Да и зачем, когда реальная жизнь дает нам столько замечательного, – только смотри и записывай.

– А ты не думаешь, что при этом оцениваешь события, и тогда может случиться ошибка? – вопрошал Василий.

– А ты не доверяй рассудку, – посоветовал Сергей, – это самый неверный инструмент познания. Через него грех пришел. Его в первую очередь поразил меч наказания. Сердце – вот, чему только можно доверять.

– Но именно из сердца исходят все страсти, как учили святые отцы, – возражал Борис. – Это же змеиный питомник!

– Нет, братья и присно сущие с нами сестры, – сказал Василий, – вера, которая просвещает и сердце и разум, не позволит впасть в ошибку.

– Ну, знаешь, – возмутился Борис, – когда Никита Новгородский в киевских пещерах поклонился видению ангельскому, он искренно верил, что это от Бога. Только потом три года в коме лежал. Значит, дело не только в нашей вере…

– Конечно, – кивал Сергей, – смирение – вот, что не позволит человеку считать себя достойным божественного явления. «Я хуже пса смердящего, я недостоин видеть Бога. Его только чистые сердцем узрят!» – так говорит себе смиренный.

– Значит, смиряемся? – подытожил Борис. – Чтобы не дать прелести шанса.

– Во прах, – согласно кивнули остальные.

Девушка во время разговора сидела, не шевелясь, все больше округляя глаза. У нее возникло чувство, будто они говорят на неизвестном языке. Вроде бы и слова говорились по большей части знакомые. Но фразы, которые из них складывались, томили ее ускользающим смыслом.

– Ой, ребята, – воскликнула Наташа, – Какие вы умные!

– Да мы того… этого…. как его… лапти… вот чего, – оправдывались те смущенно, как дети пойманные мамой за руку, лезущую в банку с вареньем.

– Э, нет, теперь меня не проведете, – грозила она пальчиком. – Я вас рассекретила.

– Какие там секреты такие! – выпучивали они глаза. – Рази можно чего от кого скрыть, ежели в головешке одна пустота кромешная.

Поняв, что они проговорились, ребята стали усиленно шутить. По старшинству начал художник. Василий обладал удивительным речевым аппаратом: ему удавалось во время разговора одновременно пришепетывать, гундосить, слегка заикаться и проглатывать большую часть звуков, заполняя прорехи мычанием. Это свойство его рассказы превращало во всеобщую потеху. Может быть, поэтому именно ему уступили право исправить ситуацию, вышедшую из-под контроля.

Он смешивал краски на палитре, легко метал мазки на холст и рассказывал.

– Не знаю, Наташенька, как там у вас, на северах, а у нас тут на знойном юге родного города жара встала как-то особенно сильно. Сколько уж раз, обливаясь потом и «тая от любви и от жары» как Нани Брегвадзе, пия квас со льдом, меняя мокрые рубашонки и майчонки, о, сколько тысяч раз вспоминал твое самоотверженное стоическое терпение в перенесении тягот от сидения на пьедестале, от жары и духоты – и укреплялся твоим примером.

В последние времена будто к нам Сочи переехали. Ага, не только им, тропическим, но и нам, северным хладнокровным народам, дано испытать вышеисчисленные тяготы. Однако, что характерно, живы, хоть, конечно, не всегда и не все.

А еще тут вторую ночь подряд гуляет выпускная современная молодежь в соседней школе – так весь район не спит третьи сутки. Головешка моя стала похожа на нью-йоркскую биржу. Там толкается и прыгает неимоверное количество каких-то брокеров-крикунов и делает внутри шурум-бурум. Так и гудит в башке: «хо-ро-шо, всё будет хорошо!..» Меня, к примеру, качает, будто я принял кружку теплой браги из низкосортных ингредиентов. Но... хорошо! Зато когда спадает жара, мне так что-то ладно малюется!