Петров Александр - Дети света

— Ты помнишь, Родя, Маргариту с красными волосами? Ну, ты еще серчал на нее…

— Да, конечно.

— Так вот стала она к нам ходить. Ты как-то попросил за нее помолиться. Ну, я имя ее в синодик свой вписал…

— И что?.. — Родион звякнул чашкой о блюдце и замер.

— Слушай, слушай, — снова улыбнулся батюшка. — Я, как увидел ее в первый-то раз, сразу вспомнил тебя и красные волосы твоей протеже. Сразу к бабкам нашим побежал. «Если, говорю, вы хоть слово этой рабе Божией скажите, я вас накажу. Ни полслова! Эту овечку к нам Сам Господь привел». Бабки поначалу-то на меня осерчали, как положено. А потом вместе со мной стали удивляться. Представляешь, Родя?..

— Батюшка, я весь внимание!

— В первый-то раз она пришла в мини-юбке, кожаной куртке-«косухе» и в сапогах выше колен. Цепи, висюльки металлические, серьги в ушах с полкило. Ну и опознавательный знак: огненно-красные волосенки дыбом… Да! и черная помада на губах. Ж-ж-жу-ю-ють! Эллочка Людоедочка на пике состязания с американской миллионершей. — Улыбка растаяла, и рассказчик стал серьезным. — Но как девчонка в храме стояла! Как вкопанная, только глазенками вытаращенными на иконостас смотрела. Что-то в ней было такое… искреннее. Какая-то нужда, боль, мощное притяжение. Я только об одном думал: чтобы не спугнуть, чтобы не зря… И стал за Риту сугубо молиться. Тут еще, сам понимаешь, перед тобой, Родя, вину чувствовал. Это тоже согревало. Потом с каждым приходом в храм стала девочка меняться. Сначала волосы платком прикрыла. Потом, смотрю, юбку длинную надела. Затем исповедалась. Потом допустил я ее к Причастию. А сейчас!.. Не поверишь, Родь, такая благочестивая дева, что наши старушки млеют перед ней. Она с первого дня, как появилась, в храме стояла, как свеча. Ни на кого не смотрела. Вся внутри была. Сердцем жила, понимаешь?

— Это мне в назидание, батюшка, — глубоко вздохнул Родион.

— И мне тоже, — кивнул батюшка. — И всем нам. Чтобы носы не задирали.

— А со мной что произошло…

Родион перекрестился и подробно рассказал о своем видении во время клинической смерти. Отец Никодим глотнул воды и сказал:

— Видишь, как оно!.. Ай-ай-ай. Тебя на перевоспитание в рай отправили, а меня на гноище, стало быть. Вот оно как… А мы говорим, Господь нас забыл. Как же забыл, когда тут такое! Это ж благодать, Родя, как у преподобных, нам посылается. Ты вот что, сынок, об этом особенно не разглашай. Потоми в себе, погрей душеньку.

— Да вы, батюшка, первый, кому я рассказал.

— Хорошо.

— Только вот…

— Что?

— …Радости скрыть не могу. Хочется всех обнимать и целовать.

— Слава Тебе!.. Но ты и это… тоже того… потише… полегче. — Священник показал на сердце. — Все здесь: и сокровища наши и позор. Все в этом хранилище. С этим и на Суд пойдем. А людей, которых Господь нам посылает, мы аскетическим бесстрастием не отпугнем. Не бойся. Люди Божии, они ведь тоже сердцем к сердцу тянутся. Вон как даже я, недостойный, тебя в храме сегодня почувствовал…

Когда открываются двери

С утра дул порывистый холодный ветер. Небо обнесло серыми тучами. На серых волнах озера пузырились пенистые барашки. Когда же они вышли из храма, на них каскадом золотистого света обрушилось яркое полуденное солнце.

— Посмотри, у меня глаза не очень красные? — спросила Марина, когда они присели за столик ближайшего кафе, чтобы отдохнуть после праздничной трехчасовой литургии.

— Глазки у тебя в лучшем виде, — бережно успокоил ее Петр. — И не надо стесняться слез на исповеди. Они дороже бриллиантов.

— Вот не думала, что способна реветь, как девчонка. Я даже остановиться не могла.

— Ты этими слезами всю грязь с души смыла. Радуйся.

— Да у меня и так слов нет. Я даже и мечтать не смела, что меня вот так сразу к Причастию допустят.

— Просто батюшка увидел твое искреннее покаяние. Я тоже за тебя переживал. Ты молодец.

— Ты знаешь, кто меня больше всего поразил?

— Кто?

— Мальчик, что передо мной с мамой стоял. Ему годика три всего. Он такой маленький, аккуратненький, головка в белых кудряшках… Стал на коленки в начале службы и стоит себе. Мама его подняла. Он опять на коленки — шлеп. Служитель к нему в серебряной одежде подходил.

— Алтарник.

— Наверное. Я слышала, он сказал, что в воскресенье не положено стоять на коленях. А мальчуган постоял маленько и снова — шлеп на коленки. И, как зачарованный, на алтарь во все глазенки смотрит.

— Как тут на колени не встать? Там, в алтаре, — престол Божий. А он, что на небе, что в земном храме, — Престол. Тут впору всю службу простоять в земном поклоне.