Петров Александр - Искатели счастья

Приемщица переставила бутылки с подоконника в ящик, пересчитала и протянула деньги.

− Следующий!

− Лёлечка, а как же эти три? Я быстро!

− Следующий, я сказала! − крикнула Лёля, и начальника отдела НИИ оттеснили в сторону. Тот пересчитал деньги и чуть не заплакал:

− Тут не хватает двух рублей. Мне же даже на бутылку водки не хватит.

− Уберите отсюда этого счетовода, а то закроюсь, − прогудела начальница.

− Слушайте, уважаемый, − заволновалась очередь, − шли бы вы домой, не мешайте народу.

− Нет! − взвизгнул по-бабьи начальник отдела НИИ, вытирая лоб мятым носовым платком. − Это принципиально! Меня обсчитали, меня обворовали у вас на глазах!

Плечистый аспирант Политеха выхватил из его рук носовой платок и затолкал хулигану в рот. Схватил за плечи и вытолкал бузотера из очереди.

− Правильно! Так его, диссидента, − одобрила очередь.

− А ты что тут мне наставил? Совсем уже крыша слетела? − закричала Лёля, − С плечиками не берем!

− А за полцены, Лёлечка, − ласково спросил артист драмтеатра.

− Тары нету! Не видишь, всё под завязку!

− А вон там, в уголочке есть ящик под «плечики». − Показал он внутрь приемной.

− Ты что совсем с ума съехал? Это ж Борькино кресло. Он на нём сидит. Так. Следующий!

− Да что же это, товарищи! − Профессионально воздел руки актер. − Обсчитала меня да еще и бутылки брать не хочет! Это возмутительно! Я в горком жаловаться буду.

− Ах, так! − Сузила глазки Лёля и смачно по слогам произнесла: − Пе-ре-рыв!

Окно закрылось. Очередь исподлобья посмотрела на артиста. Плечистый аспирант угрожающе заиграл жирными бицепсами. Актер попятился, отбежал подальше и визгливо крикнул:

− Она вас тоже обворует!

− В конце концов, каждый самовыражается, как может, − ответил за всех преподаватель философии.

Олег задумчиво отложил бутерброд и полушепотом сказал:

− Как сказал Эрнст Теодор Амадей Гофман: «На земле глупость − подлинная повелительница умов. А рассудок её ленивый наместник, и ему нет дела до того, что творится за пределами королевства…»

В молчании прошли полчаса. Очередь с надеждой смотрела на закрытое фанерной дверкой приёмное окно. Сладко пахло сиренью, птицы весело щебетали. Откуда-то издалека доносилась песня про синее море и белые чайки. А солидные мужи напряженно стояли, не отрывая глаз от заветного окна.

В метре от нашего ящика лежала смятая купюра в пять рублей. Олег посмотрел на неё и сказал:

− Не хочешь подобрать?

− Нет, − ответил я, внутренне борясь с искушением: деньги-то немалые. − Знаешь, у меня в детстве были два случая, которые отбили желание что-либо подбирать.

− Расскажи.

− Мне тогда было лет десять. Гулял как-то с приятелем и рядом с мусорной урной нашел пятьдесят рублей пятерками. Я их поднял, ошалело разглядывал, а Валерик вцепился мне в руку и требовал их истратить на конфеты и пирожные, удочки и кино, а еще!.. а еще... А я отнес их в милицию и сдал под какую-то расписку, которую они мне не выдали, а «подкололи в дело». Потом вышел из милиции, постоял на крыльце и вернулся. Мне было неясно, что дальше-то делать. Я вернулся в отделение и нерешительно остановился перед дверью − за ней милиционеры смеялись надо мной и делили деньги. Досталось мне и от родителей. Через пару недель в снегу нахожу золотые часы и снова несу в милицию, но уже в другое отделение. Там встречает меня уборщица, строгая такая. «Нету никого тута», − говорит. Золотые часы жгли мне руку. Я отдал часы бабушке. Она обещала, что передаст, «кому следывает». И буквально вытолкала меня за дверь. Я уже догадался, что она присвоит часы, но мне было все равно. Родителям на этот раз ничего не сказал. Но на душе было нехорошо. С тех пор ничего с земли не поднимаю. Хоть, соблазн есть, не скрою, и внутреннюю борьбу, конечно, чувствую.

В это время подбежал актер и спросил, не видели мы пятерку, которую он от волнения выронил. Олег молча показал на смятую бумажку на земле. Тот схватил её и, не поблагодарив, убежал.

…Наконец, дверца со скрипом медленно отворилась, из окна по пояс высунулась приёмщица в белом. О, этот таинственный белый цвет − даже в пыли и пятнах всегда остается светлым и жизнерадостным! Видимо, в перерыв Лёля крепко выпила и обильно закусила, поэтому выглядела вполне счастливой. Ее розовое бугристое лицо с густо накрашенными блестящими глазками, с крупными скулами, щеками и золотыми зубами, в которых перекатывался окурок «Салема» − всё это сияющее великолепие излучало триумф.