Петров Александр - Идущий в Иерусалим

Вот тут и расцвела красота ее во всю силу. Особенно, когда она сыночков носила в себе. На лице Матушки тогда царила лишь таинственная улыбка. Взор же ее ласковых глаз, все внимание и мысли обращались под сердце, где пульсировало маленькое сердечко невидимого, но властного человечка.

Оттуда, из глубин своего сокровенного существа, как из теплых океанских глубоко­водий, маленький человек подавал ей команды. То требовал он вкусной и здоровой пищи, то нуждался в чистом воздухе и движениях. Еще любил он нежаркое солнышко, шелест листочков, щебетание птиц и жужжание пчел. Как-то умел он глазами Матери видеть цветы, и от красоты и аромата их то замирал, то радостно играл. Терпеть не мог он криков и брани. А особенно этот махонький властитель ее материнства любил молитву в церкви. Словно теплые токи источал он во время Херувимской, согревая этими лучами не только мать, но и всех стоящих вокруг. И улыбка на лице Матери этого невидимки в такие мгновения озарялась тихим светлым сиянием.

Мужчина видный и крепкий, Отец по случаю и без случая носил ее на руках: то дома, то на дворе широком, то во поле чистом. И тогда утопала ее хрупкая фигурка в его крутоплечих богатырских объятиях, как голубиное перышко в ладони великана. А смущенное нежданной лаской безмятежное лицо ее, зарумя­нив­шись, зарывалось в складках рубашки на его широкой мужниной груди.

Троих сыновей подарила ему Матушка и еще бы не одного выносила да явила свету белому, только вот заболела. И хворь какая-то непонятная ее одолела: как по дому дела делать, так все хорошо; а как из дому хоть на шаг ¾ так и без сил вся сразу становилась, да ищет, где бы присесть, чтобы от головокружения не упасть. Так до конца жизни Матушка только и знавала, что дом да церковь.

Старший сынок, как и положено, среди братьев верховодил. Средний ему подчинялся и таскал Младшего за ручку. Младшему ничего не оставалось, как слушаться всех старших в доме. Впрочем, его это вовсе не тяготило. Старший пошел в Отца и статью и силой. Средний походил на обоих родителей, взяв от каждого понемногу. Младший во всем скопировал Мать.

С детства приучал Отец сыночков к разумному отношению к деньгам. Придет кто из сыновей к нему денег просить, обязательно спросит, на что. Если на развлечения, то даст маленько, но со вздохом. А если на дело благое, то не жалел никогда. Так, Старший любил одежду красивую, покушать вкусненько, да повеселиться с дружками. На дела же милосердия скупость проявлял. А Младший книжки в церкви покупал, нищим милостыню раздавал, людям что полезное дарил. Вот и получалось, что Старший с мелочишкой медной ходил, зато Младший никогда не нуждался, потому что Отец ему денег ни разу не пожалел: бери, сынок, сколько нужно. Только человеку совестливому лишние деньги особо и не надобны. Сколько нужно на дело благое, столько и брал. Так и получалось у Отца, что жадные безденежными оставались, а щедрые всегда при деньгах.

А в общем жизнь в отчем доме текла спокойно и уверенно. И даже если случались какие невзгоды, то Отец лишь скажет тихо «на все воля Божия», и уносило тучу прочь, и солнышко снова из-за туч выглядывало.

Так, появились на краю села люди кочевые с повозками своими. Поначалу селяне ходили к ним любопытствовать о диковинном их разудалом житье. Странно и потешно им становилось, как пришлые люди танцевали да веселились, фокусы показывали да монетки просили. Потом стали задаваться вопросами, а когда же эти люди работают и какой от них прок, если те только и делают, что веселятся да денежки выпрашивают. Никак не понятно было это трудящемуся русскому человеку.

Приходили туда и Отец с сыновьями. Отец не тыкал в них пальцами, не цокал языком, не смеялся над потехами темноликих пришельцев. Напротив, отнесся к ним весьма сурово. Поглядел, послушал и стал тропарь Кресту напевать вполголоса: «Спаси, Господи, люди твоя, и благослови достояние Твое, ¾ тут и сыновья втроем подтягивать стали, ¾ победы на сопротивныя даруя, и Твое сохраняя Крестом Твоим жительство». Осенили они себя крестом святым и всемогущим, также все это развеселое становище размашисто окрестили. Повернулись да и пошли себе вчетвером домой, провожаемые бессильными взглядами темных глаз.

А тут еще в селе одна за другой лошади стали пропадать. Не было хозяйства, в котором не пропал бы рысак-красавец или тяжеловоз гривастый в роскошных белых яблоках по тугим бокам. Лишь отцовские табуны беда обошла. Призадумались тогда селяне и в воскресный день на обедне в церкви порешили с благословения батюшки Крестным ходом обойти становище кочевников. Подальше от табора обходили, из боязни малодушной нечистых колдовских очей, с чудотворной Казанской на полотенцах. И следующим утром исчезло становище поганое бесследно, даже праха от кострищ не осталось. Пропавшие лошади громко испуганно ржали и били копытами у хозяйских ворот, таращась шалыми выпу­ченными глазищами.