Яковлев Александр - Век Филарета

Мудрость христианская мирна — и подвизающийся для нея должен быть мирен... Только в тихой, а не волнуемой воде отражается образ солнца; только в тихой, не волнуемой страстями душе может отразиться внешний свет духовной истины...

Мудрость христианская кротка... Дух порицания бурно дышит в области русской письменности. Он не щадит ни лиц, ни званий, ни учреждений, ни властей, ни законов. Для чего это? Говорят: для исправления... Но созидает ли дух порицания или разрушает?

...Мудрость христианская благопокорлива. Она проповедует и дарует свободу, но вместе с тем учит повиноваться всякому начальству... Ревнители истиннаго просвещения должны поднимать дух народа из рабской низости и духовнаго оцепенения к свободному раскрытию его способностей и сил; но в то же время утверждать его в повиновении законам и властям, от Бога поставленным, и охранять от своеволия, которое есть сумасшествие свободы».

17 марта 1863 года был праздник Алексея, человека Божия, память которого Филарет всегда верно чтил. В этот день он от­правился к поздней обедне в женский Алексеевский монастырь близ Красного Пруда.

Митрополичьи сани подкатили к воротам обители под гром­кий и переливчатый трезвон, шедший с высокой шатровой ко­локольни. Встречали владыку мать настоятельница, благочинный, здешние иереи. При проходе митрополита от ворот к соборному крыльцу толпа кланялась и тянулась за благословением, радуясь нечастой теперь возможности лицезреть святителя. Иные мужики бежали к крыльцу, стягивая шапки, а двое дюжих полицейских и обер-полицмейстер, вытянувшись, отдали честь.

В храме жарко горели свечи в нарядном паникадиле и перед иконами. Золотые ризы духовенства, густой аромат ладана и ра­достное волнение народа создавали у всех приподнятое настро­ение. Чище и сильнее становилась молитва, просветлялись и воспаряли горе души человеческие.

Архиерейская служба шла привычным чередом, и владыка удерживал свои мысли, слушая из алтаря возгласы сослужащих ему настоятеля и протодиакона, умилительное пение монашеского хора и чуткую тишину храма.

Митрополит поднял глаза от четок и увидел стоящего коле­нопреклоненно Алексея Ивановича Мечева, регента хора Чудова монастыря.

— Поди ко мне,— позвал ласково.

Филарет благословил своего любимца и приметил печаль на его лице.

— Ты сегодня, я вижу, скорбный. Что с тобою?

— Жена умирает в родах, ваше высокопреосвященство...— Го­лос Мечева дрогнул, и он закусил губу, сдерживая слезы.

— Бог милостив,— просто ответил святитель.— Помолимся вме­сте, и все обойдется благополучно.

После литургии, когда митрополит, устав от причащения пер­вого десятка молящихся, вошел в алтарь, освещенный ярким мар­товским солнцем, он подозвал Мечева.

— Успокоился?

— Вашими молитвами, владыко святый!

— У тебя родился мальчик. Назови его Алексеем в честь Алек­сея, человека Божия, ныне празднуемого здесь...

Он хотел сказать больше, но сдержался, предвидя не только радости и обретения появившегося на свет будущего служителя Божия, но и труды, скорби великие...

Глава 4

СКИТ

В покоях троицкого отца наместника мартовским вечером 1863 года после великопостной всенощной собрались несколько человек. Вниманием сразу же завладел Андрей Николаевич Му­равьев, ставший редким гостем после переезда в Киев, поближе к своим имениям. У Муравьева всегда было что рассказать, речь его плавно перетекала от палестинских и афонских древностей к рассказу о католиках, иные из которых при посещении России искренне увлекаются православием... К шестидесяти годам ха­рактер его не смягчился и не охладел, коли хвалил — так хвалил наотмашь, от всего сердца, коли осуждал — так уж клеймил, не выбирая слов, а при рассказе о предметах трогательных — уми­лялся до слез.

Архимандрит Антоний, в этот пост едва находивший силы для участия в богослужении, устало поник в кресле. Известно было, что в прошлом году просил он высокопреосвященного об удалении на покой, все же исполнилось семьдесят лет, но не отпустил владыка, сказал, что нужен еще. В церковной службе отец Антоний оставался неутомим, хотя и мучила его рана на правой ноге, особенно досаждавшая в великопостные службы. Так-то можно было присесть, но при чтении Евангелия на Страстной неделе приходилось стоять два часа.

— Как вы выдерживаете? — спросила его Аня... графиня Анна Георгиевна Толстая, постаревшая, пожелтевшая лицом, но с теми же родными бархатисто-коричневыми глазами...