«Ход событий, — говорит Ленин, — вынуждает революцию концентрировать все силы разрушения против государственной власти, вынуждает поставить задачей не улучшение государственной машины, а разрушение, уничтожение ее» (стр. 31).
«Государство, — объясняет дальше Ленин, цитируя Энгельса, — есть не что иное, как машина для подавления одного класса другим, и в демократической республике ничуть не меньше, чем в монархии» (стр. 75).
Ленин предупреждает, что иллюзий не должно быть: «Диктатура пролетариата дает ряд изъятий из свободы по отношению к угнетателям, эксплуататорам, капиталистам. Их мы должны подавить, чтобы освободить человечество от наемного рабства, их сопротивление надо сломить силой; ясно, что там, где есть подавление, есть насилие, — нет свободы, нет демократии» (стр. 83).
Это подавление силой Ленин считает необходимым и в отношении рабочих, «глубоко развращенных капитализмом» (стр. 96).
«Народ подавить эксплуататоров может и при очень простой машине, почти что без машины, простой организацией вооруженных масс, вроде советов рабочих и солдатских депутатов» (стр. 85).
«Учет и контроль — вот главное, что требуется для налажения, для правильного функционирования первой фазы коммунистического общества. Все граждане превращаются здесь в служащих по найму у государства, каковым являются вооруженные рабочие... Все общество будет одной конторой и одною фабрикою, с равенством труда и равенством платы» (стр. 95).
Я сомневаюсь, чтобы эти слова Ленина нуждались в каком-нибудь комментарии. Вопрос идет лишь о том, насколько может увлечь человечество так соблазнительно изображаемое Лениным «равенство нищеты». Но Ленин утешает читателя, что к этому «равенству» скоро привыкнут.
«Когда, — говорит он, — все научатся управлять и будут на самом деле управлять самостоятельно общественным производством, самостоятельно осуществлять учет и контроль тунеядцев, баричей, мошенников и тому Подобных "хранителей традиций капитализма" — тогда уклонение от этого всенародного учета и контроля неизбежно сделается таким неимоверно трудным, таким редчайшим исключением, будет сопровождаться, вероятно, таким быстрым и серьезным наказанием (ибо вооруженные рабочие — люди практической жизни, а не сентиментальные интеллигентики, и шутить с собой они едва ли позволят), — что необходимость соблюдать несложные основные правила всякого человеческого общежития очень скоро станет привычкой» (стр. 96).
Англия и Америка на очереди
Все ли государства требуют столь жестокого разрушения? Не составляют ли исключения великие демократии? Ленин отвечает на эти вопросы решительным отрицанием.
«Теперь, — говорит он, — в эпоху великой империалистической войны, Англия и Америка, крупнейшие и последние во всем мире представители англосаксонской "свободы", в смысле отсутствия военщины и бюрократизма, скатились вполне в общеевропейское грязное, кровавое болото бюрократически-военных учреждений, все себе подчиняющих, все собою подавляющих. Теперь и в Англии, и в Америке предварительным условием всякой действительно народной революции является ломка, разрушение "готовой" (доведенной там в 1914—1917 гг. до "европейского" общеимпериалистического совершенства) государственной машины» (стр. 36).
«Бесы» России стремятся разрушить весь мир.
«Большевизм» и «коммунизм»
(из психологии русской революции)
Из предыдущего видно, что «большевизм» в русской революции должен был оказаться явлением несравненно более широким, чем «коммунизм». Коммунизм чужд и непонятен огромной массе населения, между тем как большевизм как психологическое явление, как настроение революционности мог захватить огромную массу городского и сельского населения.
Временное Российское Правительство с первых дней революции и вплоть до октябрьского переворота 1917 г. систематически подготовляло успех «большевизма». Попавши сразу в плен Петроградского совдепа, не нашедши в себе смелости расправиться с вожаками большевизма по тем методам, которые применяют последние, оно с непростительною неосторожностью разрушало всю административную организацию царского периода, оставляя вместо нее либо пустое место, либо неподготовленных, неопытных людей. В то же время происходило разложение армии армейскими комитетами, митингами, братаньем, а главное, упорной пропагандою мира. Большевики сознательно направили усилия своей преступной демагогии в солдатскую массу и достигли верного успеха. Вкусившие прелесть безнаказанной разнузданности, освободившиеся от чувства дисциплины и долга по отношению к родине, солдаты превратились в распространителей идей «большевизма», так как они его могли понять. Разумеется, не «коммунизм» проповедовали они в деревнях, куда вернулись с фронта, а систему безначальности и самоуправства. Так поняли они сущность советского строя. Долой войну, долой налоги, долой начальство, долой вообще все обязанности! Вот идеология большевиков первой формации.
Читать дальше