Филлип Янси - Благодать

Евангелие — это не та книга, которую мы можем принять самостоятельно. Я бы, например, скорее относился с уважением к добродетельному человеку, чем к транжиру. Я бы предположил, что мне следует очиститься от грехов, прежде чем допускать мысль о встрече с Господом Богом. Но Иисус говорил о Боге, который игнорирует религиозных учителей, возомнивших о себе, и обращается к обыкновенному грешнику, который умоляет: «Боже! Будь милостив ко мне грешнику!» Во всей Библии Бог действительно оказывает явное предпочтение «реальным» людям по сравнению с «хорошими» людьми. Говоря словами самого Иисуса: «Сказываю вам, что так на небесах более радости будет об одном грешнике кающемся, чем о девяноста девяти праведниках, не имеющих нужды в покаянии».

Одним из последних деянии Иисуса перед смертью было прощение разбойника, висящего на кресте, хотя он и отлично знал, что разбойник уверовал исключительно из страха. Этот преступник никогда не изучал Библию, никогда не посещал синагогу или церковь и никогда не имел желания исправить зло, причиненное другим людям. Он просто сказал: «Иисус, помяни меня». Иисус обещал: «Ныне же будешь со Мною в раю». Это было еще одно шокирующее напоминание о том, что благодать зависит не от того, что мы сделали для Бога, а, наоборот, от того, что Бог сделал для нас.

Спросите у людей, что они должны сделать, чтобы попасть на небеса, и большинство ответит: «Быть добрыми». Притчи Иисуса противоречат этому ответу. Все, что нам нужно сделать, это крикнуть: «Помоги!» Бог приглашает вернуться домой всех, кто его об этом попросит, и кто, в действительности, уже сделал первый шаг.

Большинство специалистов — врачи, адвокаты, консультанты по вопросам семьи — считают себя важными персонами и ждут, пока клиенты придут к ним. Бог поступает по-другому. Как пишет Серен Кьеркегор: «Когда речь идет о грешнике, Он не просто стоит, раскрывает свои объятия и говорит: «Иди сюда!» Он стоит и ждет, как отец ждал блудного сына, или, скорее, Он даже не стоит и ждет. Он отправляется на поиски, как пастух искал потерянную овцу, как женщина искала потерянную монету. Он идет — или нет, Он ушел, но бесконечно дальше, чем любой пастух или любая женщина, на самом деле. Он прошел бесконечно долгий путь от бытия Бога до превращения в человека, и этот путь Он прошел в поисках грешников».

Кьеркегор затрагивает, наверное, самый важный аспект притч Иисуса. Они были не просто приятными историями, рассказанными с целью привлечения внимания слушателей, или литературными источниками, в которых содержалась теологическая истина. На самом деле, они были отражением жизни Иисуса на земле. Он был пастухом, который променял безопасную овчарню на темноту и опасность царящей снаружи ночи. На свои трапезы он приглашал сборщиков налогов, распутников и блудниц. Он пришел ради больных, а не ради здоровых, ради неправедных, а не ради праведников. И тем, кто предал его (особенно ученикам, которые оставили его в час великой нужды), Он ответил как любящий отец.

Теолог Карл Барт, написав тысячи страниц в своей «Церковной догматике», пришел к следующему простому определению Бога: «Тот, кто любит*.

Недавно я разговаривал с одним знакомым пастором, который сражался со своей пятнадцатилетней дочерью. Он узнал о том, что она пользовалась противозачаточными таблетками, и несколько ночей она вообще не осмеливалась появляться дома. Родители попробовали применить различные формы наказания, ничто не помогло. Дочь лгала им, выкручивалась и нашла способ свалить вину на них: «Это ваша вина, потому что вы были такими строгими!»

Мой друг рассказал мне: «Я помню, как стоял перед зеркальным стеклом окна в моей гостиной, пристально глядя в темноту, ожидая, когда она вернется домой. Я был так зол. Я хотел быть таким же, как отец блудного сына, но я был вне себя от того, как дочь манипулировала нами, как держала камень за пазухой, чтобы причинить нам боль. И, конечно, она причинила больше вреда себе самой, чем кому-либо. Тогда я понял те места из Книг пророков, где описывается гнев Божий. Люди знали, как ранить его, и Бог испускал крик от боли.

И все же, должен сказать тебе, когда моя дочь вернулась домой той ночью, или, точнее, на следующее утро, я больше всего на свете хотел обнять ее, чтобы любить ее, чтобы сказать ей, что я хотел сделать как лучше. Я был беспомощным, томящимся от любви отцом».

Теперь, когда я думаю о Боге, я представляю себе этот образ томящегося от любви отца, образ, который бесконечно далек от того сурового монарха, которого я раньше представлял себе. Я вспоминаю моего друга, стоящего у окна, который с болью, не отрываясь, глядит в темноту. Я вспоминаю, как Иисус описывает Ждущего Отца, с болью в сердце, оскорбленного, но жаждущего больше всего простить и начать все заново, радостно объявить: «Ибо этот сын мой был мертв и ожил, пропадал и нашелся».