Лотош Евгений - 4-01. Preludio forte

- Шестого. После инцидента мы решили нарастить ему мощности и распределить их на десяток лет в сторону от Паллы. Просто на всякий случай, чтобы в случае форс-мажора не заниматься тем же в условиях цейтнота. Простаивает у него девяносто процентов мощностей или восемь девяток, особого значения не имеет.

- Тем более. По скорости реакции с координатором я все равно соперничать не могу, а в случае реальной нужды окажусь здесь моментально. Опять же, здесь ты, Камилл и Майя, да и Тверек с Кантором то и дело заглядывают. Глядишь, еще и Миованна подтянется. Концентрация Старших Демиургов в окрестностях Паллы просто зашкаливает, и я здесь лишний.

- Хорошо. Тогда у меня все. Спасибо, что поделился.

- Робина благодари. Чао, - Джао машет рукой и исчезает. Входящий канал показывает стандартную постамбулу и закрывается.

Я тянусь сознанием к сенсорным массивам, окружающим звездную систему Паллы плотнее, чем ночные мотыльки - уличный фонарь (ну и ассоциации у меня! я же их видел в последний раз еще на Земле, ребенком!) Передо мной всплывает полная модель окрестностей, проработанная по восьми тысячам параметров, но все равно недостаточно подробная. И - огромный темный пузырь неправильной формы колышется вокруг звезды, захватывая планетарные орбиты вплоть до Аверии, и гигантским невидимым хвостом тянется червоточина измененного пространства далеко позади звездной системы в ее бесконечном путешествии в вечность. Тогда, в окрестностях Солнца, погибла вся наша цивилизация, занимавшая область, в три раза большую диаметром. Но джамтане упомянули про молодость Арасиномэ. Возможно, когда он повзрослеет, диаметр искаженного пространства увеличится. Хм. Наверное, нужно начать отслеживать границы аномалии на постоянной основе. Но сначала займемся другим.

Часть моего сознания отделяется и сосредотачивается в новой точке. Мерцает поток символов.

"Координатор, контакт. Камилл, контакт. Майя, контакт. Харлам в канале. Нужно поговорить. Немедленно".

"Координатор в канале. Готов к общению".

"Камилл в канале. Ну?.."

"Майя в канале. Харлам, ты, как всегда, просто душка и ужасно вежлив. Хочешь, я тебя поцелую?.."

03.37.1231. Ценгань, Минкок

Самолет глухо и резко ударило снизу, и тут же фюзеляж затрясся, словно скверный автомобиль на не менее скверной дороге. Тут же ослаб мерный грохот двигателей. Уита стиснул зубы и вцепился в стоящую на коленях сумку с фотоаппаратурой, зажмурив глаза. Он до смерти боялся летать, а в полете больше всего боялся именно посадки. По его представлениям, как раз во время нее летающие гробы в основном и накрывались. Вот сейчас все полетит кувырком, завопят и завизжат пассажиры, и его фамилия в завтрашних газетах окажется в общем списке безвозвратных потерь... Кувырком все лететь, однако, не собиралось. Он приоткрыл один глаз и осторожно глянул в иллюминатор.

Самолет катил по полосе, замедляясь, и оба видимых винта, кажется, сбавляли обороты. Вот плавно пошли вверх, сливаясь с основной плоскостью, какие-то железные доски в задней части крыла, а вдалеке мелькнуло здание аэропорта.

- Что, обделался? - насмешливо поинтересовалась Чезария, сидящая между ним и иллюминатором. Специальный корреспондент и звезда "Большого города" вальяжно раскинулась в кресле, спинку которого даже и не подумала поднять перед посадкой. - Ну, удружили же мне с помощничком... Э-э, еще раз, как там тебя?

- Брегг, - пробормотал Уита, раскрывая и второй глаз. - Уита Брегг, дэйя Айдамилла.

- Слушай, Брегг, мне наплевать, чего ты там боишься или не боишься, я тебе не нянька. Если ты вылезаешь из самолета с полными штанами, твои проблемы. Но если из-за своих боязней ты облажаешься с камерой, запорешь запись на маге или устроишь мне еще какую подлянку, можешь не сомневаться: из газеты вылетишь пробкой и больше никогда ни в одно приличное место не устроишься. Ну что за жизнь! - спецкор картинным жестом взялась за голову, так, чтобы случайно не попортить идеально уложенную прическу. - Полторы сотни человек в газете работают, а достался мне в ассистенты сопливый стажер!

Уита обхватил кофр еще плотнее и затосковал. О том, что жизнь намазана отнюдь не медом, ему напомнил звонок в половине второго утра. С тех пор он только и делал, что куда-то бежал со всех ног, ловил ночные такси, мотался по пустому зданию редакции, потом таскал на своем горбу тяжелую аппаратуру, летел сначала через пол-Кайтара, а потом через океан в чудовищно трясущемся и грохочущем четырехмоторном гробу, каждую секунду ожидая столкновения с кольчоном... Ему страшно хотелось спать, но все восемь часов в самолете так и не удалось сомкнуть глаз из-за страха перед полетами. И не менее сильно ему хотелось жрать: за все время он перехватил только скудный самолетный обед, да и тот из-за спазмов в желудке съел лишь наполовину. И какой камень упал ему на голову, когда он решил, что журналистика - занятие, которому стоит посвятить жизнь?