Эдуард Лимонов: Молодой негодяй

Молодой негодяй не простил себе трусости. Анна его не упрекала, она, скорее всего, даже не придала происшествию никакого значения и, поведав его в несколько дней множеству знакомых, вскоре забыла о происшествии. Красочный рассказ Анны, варьировавшийся в зависимости от аудитории (вариант для Цили Яковлевны отличался от варианта, рассказанного Мотричу с Игорем Иосифовичем и Баху), не содержал упрека в адрес Эда ни в одном варианте. Более того, Эд скорее выглядел молодцом, бросившимся на врага, и только потому, что враг был много старше и сильнее, получившим удар по скуле. Но молодой негодяй-то помнил, что творилось у него тогда на душе. Он-то знал, что он струсил.

Оставив туфли, он берет один из ящиков и несет его на девятый этаж. Вынимает из ящика учебники и тетради и, даже не очень оберегаясь, разрывает десяток тетрадей и комкает страницы. Отодрав от ящика несколько досок, складывает материалы у двери врага. Он решил сжечь свою трусость. Поверх он помещает разрушенный ящик. Нет, он не убегает после этого. Преспокойно возвращается к чердачной двери и, ухватив второй ящик, повторяет операцию, укладывает новый слой на первый у двери врага. Перетаскав большую часть легковоспламеняющихся материалов, он аккуратно очищает пиджак от зацепившихся кое-где за ткань древесных нитей и волокон и, нашарив в кармане Лорины спички, зажигает спичку и помещает ее под основание костровой пирамиды. Как хороший пионер, которому выпала честь зажечь костер на пионерском слете. Пламя, вначале синеватое (под спичку первой попала иллюстрированная страница из учебника химии. Кристаллические образования — граниты и полевые шпаты — прогорели шипя и исчезли), становится желтым, а еще через несколько мгновений, найдя первые мелкие щепки, — красным. Только убедившись, что пламя уже не потухнет, поджигатель начинает осторожно спускаться по лестнице. Проходя по лестничным площадкам, он старается держать голову низко, чтобы на случай, если какая-нибудь неспящая душа вздумает поглядеть в глазок, чтобы эта душа не увидела его лица.

Пугается он только на улице. Усилившийся ветер быстро гонит над Лориным двором тучи. Тяжелые и бесформенные, передвигающиеся в сторону Госпрома тучи немедленно сообщают нашему герою состояние безвыходной и неразрешимой тревоги. «Во, натворил дел! — с ужасом думает он, выбегая прочь из Лориного двора и пересекая улицу Данилевского. — Если поймают, ведь высшую меру могут дать за поджог!» Он останавливается и вдруг неожиданно перебегает улицу Данилевского в обратном направлении. По всей вероятности, он решил вернуться и потушить пожар. Но, перебежав, он в нерешительности прижимается к дереву, не зная, что делать. По Данилевского, редкие, в обе стороны проезжают быстрые автомобили. «Если люди погибнут, точно дадут «вышку», если не погибнут, дадут лет пятнадцать», — прикидывает он.

Было бы преувеличением утверждать, что нашего героя вдруг ужаснуло содеянное им. Что он беспокоится о невинных жертвах, которые погибнут вскоре, сожженные и задохнувшиеся в развалинах девятиэтажного дома, в то время как еще неизвестно, сгорит ли там его трусость, а может быть, как птица феникс, вылетит, живая, из пламени. Нет, наш эгоист вспомнил о жертвах только в связи с наказанием. Будут жертвы — следовательно, более суровым будет наказание. Подобная жестокость или душевная бесчувственность вовсе не так редко встречается, как обычно думают. Напротив — почувствовать живую боль за других человеческих животных, даже за одно человеческое животное, способны очень немногие.

«Если побежать в дом и начать тушить пожар, объяснить свое присутствие там через полчаса после ухода Лоры будет нелегко, — думает он. — А с другой стороны, кто заподозрит его, хлопающего пиджаком по пламени, в том, что он и есть поджигатель? Да, но он вынужден будет непременно столкнуться с особо опасным Анатолием, и особо опасный может узнать его…»

Последний довод перевешивает баланс в сторону невозвращения, и, когда зеленая лампочка такси надвигается на него из перспективы улицы Данилевского, он поднимает руку. «Площадь Тевелева, 19», — говорит он шоферу. И, безвольно усаживаясь не рядом с шофером, но на заднем сиденье, думает, что если уголовный розыск хоть чуть-чуть знает свое дело, они арестуют его уже утром.

45

В комнате-трамвае горит сорокаваттовая лампочка под бумажным абажуром. Лампочка стоит на сундуке. Среди складок белых простынь, подобным складкам, в которых умирал Цезарь, спит, тихо похрапывая, рубенсовская женщина Анна. Услышав тяжелый стук неловко прикрытой молодым негодяем двери, Анна открывает глаза. — Ты? Уф, который час?