Замлелова Светлана: Гностики и фарисеи

Валентина Пантелеймоновна ставит на печку чайник: "На всякий случай, вдруг в термосе не хватит..." Лукерья Пантелеймоновна принесла было из кухни тарелки, но Неонилла Пантелеймоновна, предварительно нафыркавшись, велит унести "эту грязь" и достаёт из пакета свои тарелки и свои приборы. Разворачивают, раскладывают еду и усаживаются вокруг. Валентина Пантелеймоновна открывает бутылку с шампанским и наливает всем в пластмассовые стаканы, тоже привезённые с собой.

- Ну, - поднимает она свой стаканчик, - с праздником!

- С праздником...

- С праздником...

Бесшумно чокаются мягкими стаканчиками, отпивают и с удовольствием закусывают.

В комнате пахнет чистыми полами, горящим деревом, свечками, домашней одеждой и едой. Запах сырости почти исчез. Становится жарко.

От жары, оттого, что устали и проголодались, как-то быстро пьянеют. Без причины вдруг делается весело, все говорят в голос, смеются. Хочется шампанского!

- За ревалюсыю! - кричит Валентина Пантелеймоновна, ударяя своим стаканчиком о стаканчики сестёр и расплёскивая золотистую жидкость.

- Уррра-а! - вторит ей Неонилла Пантелеймоновна, позабыв про чиновничью гордость.

- Да здравствует велик актяпьска сасиалисиська ревалюсыя! - подхватывает Лукерья Пантелеймоновна.

Смешно всем до слёз, до боли в животе, до немоты, когда уже не можешь смеяться, а только безмолвно сотрясаешься и стонешь.

И только Алевтина Пантелеймоновна, относящаяся всерьёз и к октябрьской революции, и ко всем её вождям не смеётся, а только в ужасе смотрит на сестёр. Всё то, что они выкрикивают, кажется ей страшным кощунством.

- Как не стыдно! - пробует она увещевать сестёр. - Как не стыдно! Великая Октябрьская Социалистическая Революция принесла освобождение народам царской России! Если бы не Революция... вы бы... вы бы сейчас пахали! Вы бы читать не умели!

- Уррра-а-а! - пуще прежнего кричит Неонилла Пантелеймоновна. - Да здравствует всеобщая грамотность и освобождение женщин Востока! Да здравствует электрификация всей страны и восьмичасовой рабочий день! Уррра-а-а!

- Да здравствует велик актяпьска сасиалисиська ревалюсыя! - кричит Лукерья Пантелеймоновна. И, пихая Алевтину Пантелеймоновну в бок локтем, просит:

- Не плачь, Алька! Лучче расскажи, как Зимний брала!

- Урра-а! - подхватывает Неонилла Пантелеймоновна. - За взятие Зимнего!

- Как не стыдно! - не унимается Алевтина Пантелеймоновна. - Вот послушайте, что писал Антон Павлович Чехов... - и, закрыв глаза, она цитирует по памяти. - "А еды нету никакой. Утром дают хлеба, в обед каши и к вечеру тоже хлеба..." Это мальчик пишет письмо своему дедушке!.. И вот ещё: "меня все колотят, и кушать страсть хочется". Понятно вам?! "Кушать страсть хочется!" - и Алевтина Пантелеймоновна многозначительно кивает на стол.

Все умолкают, точно всем вспомнился вдруг Ванька Жуков, а Валентина Пантелеймоновна, воспользовавшись паузой, обводит сестёр насмешливым взглядом и произносит:

- А вы знаете, что Лев Толстой называл рассказ "Письмо Ваньки Жукова" самым лучшим рассказом Чехова?[3]

Сёстры внимательно слушают её, но долго думать о серьёзном и неприятном им не хочется, и Неонилла Пантелеймоновна вдруг начинает притворно плакать и завывать:

- Ми-илый де-едушка-а-а! Канстанти-ин Мака-арави-ич! У-у-у!

- Канстанти-ин Мака-арави-ич! Ы-ы-ы! - подхватывает Лукерья Пантелеймоновна.

А Валентина Пантелеймоновна, глядя на то, как дурачатся сёстры, снова принимается хохотать, раскачиваясь на стуле, то наклоняясь вперёд, то откидываясь назад и держась всё время руками за край стола.

- Ми-илый де-едушка-а-а! Канстанти-ин Мака-арави-ич! У-у-у!

- Канстанти-ин Мака-арави-ич! Ы-ы-ы!

И только Алевтина Пантелеймоновна, сумевшая сама себя разжалобить, тихонько смахивает слёзы и всё качает головой, точно силясь отделаться от истомивших её воспоминаний и мыслей.

Насмеявшись, принимаются пить чай. А после пятой чашки, когда прошло уже опьянение, угасло веселье, становится скучно и начинает хотеться спать. Вспоминают вдруг, что за окнами идёт дождь, и прислушиваются. Дождь бегает по крыше, стучит по стёклам, шебаршится в траве. А в комнате жарко, постреливают дрова, потрескивают свечки в майонезных банках, и ещё что-то такое потрескивает и поскрипывает в доме, но никто не понимает, что именно. И, прислушавшись к шуму дождя, осознают, что сидят в тёплой комнате, где чисто, где в изобилии еда и чай, а ещё совсем недавно шли по тёмному полю, где ноги увязали в грязи, и где невозможно было укрыться от дождя. И осознав, прочувствовав всё это, вскакивают из-за стола, суетятся. И всё только с одной мыслью - поскорей улечься спать. Думать о сне кажется им блаженством, точно осталось последнее неизведанное удовольствие. А их было так много за сегодняшний день - жаркая печка, сухая одежда, горячий чай. И вот осталось последнее - мягкая постель.