Замлелова Светлана: Гностики и фарисеи

– А-а! Богомольцы!.. – воскликнул невнятно Василий Иванович и принял позу непринуждённости, раскинув руки по спинке дивана. Но этого ему показалось мало. Он поднялся и двинулся навстречу жене и шурину, немотствующим в дверях. Его качнуло. Он устоял, но тут же идея, великолепная и ни на что не похожая посетила его. Он крякнул и пошёл вприсядку. Нельзя было сказать, что он плясал – так неточны и некрасивы были производимые им движения. Он приседал, точно нащупывал под собой стульчак, потом, точно ужаленный в самое неподходящее место, выпрямлялся резко. Выбрасывал вперёд то одну, то другую ногу, выворачивая ступни, раскачиваясь и едва не падая. Весь вид Василия Ивановича выражал победу света над тьмой, просвещения над мракобесием, идеалов свободы над вековым рабством.

Жена и шурин с ужасом наблюдали эту хореографию. Но Василию Ивановичу не нравилось, что они молчат. Тогда Василий Иванович, взгляд которого упал на белую тарелку с серебряным узором, сгрёб её с дивана и хватил об пол. Анисья Осиповна ахнула, а Василий Иванович, почувствовав облегчение, поддел носком левой ноги остальные тарелки и под жалобный перезвон их снова пустился в пляс.

Крест, небольшое серебряное распятие, обыкновенно покоившееся на груди Василия Ивановича, раскачивалось на белом шнурке, обвивавшем шею, то взмывая сквозь распахнутый ворот, то со шлепком ударяясь о многогрешную плоть Василия Ивановича.

И хорошо было Василию Ивановичу.

Неприкаянность

От города на автобусе нужно ехать километров двадцать до большого села. А там ещё через лес и болото километров пять пешком. И вот, наконец, Речные Котцы. Смысл названия неясен даже старожилам – ни реки, ни каких бы то ни было котцов, в деревне отродясь не бывало. Хотя, по здравому размышлению, название не могло появиться на голом месте. Текла, наверное, когда-то река, ловили в ней рыбу, для чего и ставили котцы.

Но лет пятнадцать назад ничего похожего здесь не было, как не было уже и лесхоза, кормившего деревню при советской власти. Зато было два десятка дворов и небольшая церковь на въезде. Пять домов давно стояли заколоченными, один купили какие-то чудаки-дачники, внезапно появляющиеся летом, рыщущие самозабвенно по лесам и так же внезапно исчезающие. В остальных домах жили старухи – несколько вдовых, несколько со стариками и одна со взрослым дурачком-сыном. Кроме старух имелся в деревне пожилой вдовый священник. А с некоторых пор – средних лет бобыль, недавно возвернувшийся из мест заключения, где отбывал за драку; да ещё молодой «грузин», как прозвали его старухи, в действительности же – неизвестно откуда взявшийся переселенец с Кавказа.

Как-то пошёл по деревне слух, что будто бы приезжает с Урала группа старообрядцев и что будут они по-своему молиться и всех в свою веру обращать. Кто пустил этот слух, сейчас уже неизвестно. Может быть, почтальон, пробиравшийся иногда в деревню с письмами и очередным номером «Журнала Московской Патриархии», а, может быть, фельдшерица из села у тракта, навещавшая изредка старинных своих пациентов. Но как бы то ни было, в Котцах заволновались.

После смерти Сталина церковь в деревне закрыли. Но не взорвали. Пришло время, церковь открыли и стали служить. Кое-что, конечно, было утрачено: пропали несколько икон, стены пошли трещинами, росписи поблёкли и местами облетели. Но в целом церковь оказалась пригодной для службы даже зимой. Вскоре прислали священника, и потекла приходская жизнь. Костяк прихода составили старухи – свои и сельские, – и Вася-дурачок, голосом и манерами очень похожий на старух. Священник приходу понравился. С первых же дней он выказал себя рьяным пастырем – внимательно и серьёзно выслушивал старушечьи грехи, каждого умел утешить и ободрить, а для проповеди находил такие простые, но сердечные слова, что заставлял старух шмыгать носами и отирать морщинистые лица. Борода и голос батюшки тоже пришлись всем по вкусу.

Лёнька, вчерашний уголовник, шатаясь по деревне пьяным и натыкаясь на отца Алексея, сгребал всякий раз его в объятия и со слезой в голосе уверял, что и он, Лёнька, «не какой-нибудь там» и что тоже в Бога верует. На вопрос же отца Алексея, почему в таком случае он не приходит в церковь, Лёнька поднимал брови, искренно хохотал и, удивляясь наивности батюшки, восклицал: «Да чего ж я там со старухами делать буду?»

Как-то в Петров пост в Котцах появились двое. Выйдя из лесу, они остановились, огляделись и цугом проследовали к заколоченному дому Петраковых, несколько лет назад схоронивших стариков и перебравшихся в город. Петраковский дом стоял последним на деревенской улице, так что вся деревня могла рассмотреть, что двое – это молодые мужчины в куртках и брюках защитного цвета, в кепках с длинными, жёсткими козырьками, похожими на утиный нос и с большущими брезентовыми рюкзаками.