Горшков Александр: Самарянка

И, не дожидаясь ее реакции, двинули дальше по узкому извилистому коридору. Вскоре до их слуха донеслось гулкое эхо, в котором слышались глухие человеческие стоны и громкий плач. Прикрыв ладонью фонари, чтобы можно было видеть лишь каменистую тропу под ногами, Мишка и Руслан перешли на язык жестов, понятный лишь бойцам спецназа. Они боялись выдать свое присутствие. Оба понимали, что обезумевшая толпа, ведомая фанатиком, способна на все. И чем дальше они шли, тем громче и отчетливей слышали эти душераздирающие крики, несшиеся не менее страшными призраками по лабиринту мрачного подземелья. Пройдя еще несколько десятков метров, они, наконец, услышали голос самого поводыря «погорельцев» – Кормчего.

– Я, ваш учитель и Кормчий, привел вас в это святое место не для того, чтобы видеть ваши слезы и слышать рыдания, – его резкий, визгливый голос выделялся среди всех других голосов, разносившихся в подземелье. – Я хочу видеть вашу радость, а не слезы маловеров. Я хочу видеть такую же радость, какая была на лицах святых мучеников, которые отдавали своих детей на мучения, видя, как их терзали, резали, насиловали, скармливали диким зверям, рвали на части. Кто, я спрашиваю вас: кто из них плакал, рыдал, стонал подобно вам? Никто! Они сами вели своих детей на смерть, отдавая их в руки палачей и изуверов! Сами!

В ответ глухие рыдания лишь усилились. Остолбеневший от ужаса Руслан покрутил у виска пальцем, указывая взглядом в ту сторону, откуда слышался все тот же визгливый голос. В знак согласия Мишка кивнул головой и приложил палец к губам.

– Вы – маловеры! – кричал он. – Лукавые маловеры! Вы недостойны счастливой участи быть рядом с нашими великими пещерниками. Если вы оплакиваете своих детей, словно они идут на смерть, что скажете, когда сами предстанете пред взором праведников? Что скажете пред взором Авраама, который с радостью вел на заклание своего возлюбленного сына Исаака? Я спрашиваю вас, что вы скажете в оправдание своего лукавства?! Ведь представьте, какая будет радость, ликование, когда наши дети встретят нас в том царстве, куда идут первыми, чтобы уготовать путь, которым вслед пойдем и мы. Взгляните на этих детей: они уже ангелы небесные, они не плачут, не рыдают, подобно маловерам, а вкушают радость, которая их ждет впереди…

Осторожно пробираясь вперед, они вдруг почувствовали со стороны одной из штолен ощутимое движение воздуха, похожее на сквозняк. Оба поняли, что эта штольня имеет выход в другом месте. Посветив фонариком, они убедились, что в глубине действительно виднелись каменные ступеньки, ведущие куда-то вверх. Спасатели жестами определились, что делать дальше: Руслан двинулся вглубь штольни, к ступенькам, а Мишка пошел дальше по коридору, откуда все громче и отчетливее слышались крики Кормчего.

Наконец, впереди показались отблески света. Затаив дыхание, Мишка прошел еще немного – и за каменным выступом ему открылось все, что там происходило.

Он увидел просторный подземный зал, освещенный факелами, горевшими по углам. Огонь пылал и в центре зала – в приспособленной для этого большой каменной чаше. Со всех стен смотрели неведомые каменные изваяния и звери: они извивались, бились между собою, впивались один в другого острыми клыками, изрыгали пламя из оскалившихся пастей. Отблески факелов метались по этим изваяниям, отчего казалось, что они оживали, обретали живую плоть, а их глаза наливались кровью и дикой злобой. Все это совершенно не было похоже на то благолепие, перед которыми «погорельцы» молились у себя и хранили дома. Тем более зал не напоминал храм Божий, где могли молиться здешние отшельники. Скорее, это было древнее языческое капище, где совершались чудовищные жертвоприношения и ритуалы.

Поверх зала шла галерея, похожая на высокий карниз, а прямо под ним, в нескольких метрах от того места, где в каменной чаше полыхало пламя, открывался черный зев глубокой ямы, на краю которой Мишка увидел семеро детей – насмерть перепуганных, сжавшихся в одну стайку, в белых длиннополых рубахах до самых пят. Возле них, размахивая руками и заходясь в истерическом крике, расхаживал Кормчий, а напротив него, вдоль стены, опустившись на колени, виднелись сами хуторяне. Кто-то из них распростерся на холодном каменном полу, кто-то истово молился, воздев руки к небу, кто-то рыдал, рвал на себе одежды.

«Эх, жалко нет с нами отца Виталия, – мелькнуло в голове Мишки. – Пусть бы он все сам увидел. А так расскажу ему – наверное, снова не поверит. Скажет, что оговариваю святых людей. Впрочем…».