Торик Александр: Русак

— Крестит? Ах, да! Крестит… Это хорошо, наверное… Я, правда, как-то ко всему этому «божественному» не особо… Что-то в моей голове Бог и всё, что вокруг творится, не сочетается… Извини, если что не так сказал! — Серёга виновато взглянул на Миху.

— Да брось ты, майор с «Мужиком»! — улыбнулся тот в ответ. — Я, кстати, тоже теперь майор, ты выздоравливай давай! Религия — дело личное, у каждого это по-своему. Не парься, прорвёмся! Чтобы у тебя мой номер больше не терялся, вот тебе сразу с аппаратом! — Миха положил около подушки Сергея новенький мобильный телефон. — Чуть что— жми вызов, и я примчусь! Если надо, со всей своей бригадой мордоворотов! Бывай, братишка!

Он поднялся с кровати, пожал обе Серегины обессиленные почти полугодовалой лёжкой в кровати руки и вышел, оставив после себя запах хорошего одеколона и, почему-то, оружейной смазки.

— Кукарача, Кукарача! — вздохнул Серёга. — Ну как же тебя так, а?

ГЛАВА 3. КУКАРАЧА

Кукарача был в части фигурой заметной как по своему не типичному для разведчиков росту — сто девяносто два сантиметра, так и всей своей колоритной, напоказ разбитной, но весьма цельной и твёрдой натурой. Кроме того, он был отличником огневой и боевой подготовки и лучшим снайпером бригады.

Стрелок он был вообще уникальный — стрелял изо всего, что попадало в его руки, вплоть до гвоздя с газетой! Серьёзно! Витюха брал газету, свёртывал её в трубку, вставлял в неё, словно в ствол ружья, двадцатисантиметровый гвоздь и коротким резким рывком выстреливал этим гвоздём из газеты, словно из пращи, пригвождая с десяти метров спичечный коробок к доске забора так, словно прибивал его молотком!

Что уж говорить про огнестрельное оружие! Из всех видов его Кукарача стрелял стоя, лёжа, навскидку, интуитивно, падая в прыжке, кувыркаясь, за спину через зеркальце, на звук в темноте, да вообще — как угодно! И попадал куда хотел, когда хотел и как хотел, словно пуля повиновалась его воле, минуя посредство выстрелившего ей оружия, а направляемая только напряжённым усилием его мысли. Про таких стрелков говорят — снайпер от Бога! Если вообще от Бога бывают снайперами…

Серёга и сам был два раза чемпионом бригады по офицерскому пятиборью, уверенно стрелял норму мастера спорта и был со всем доступным спецназу оружием «на ты», но с Кукарачей он тягаться и не дерзнул бы, настолько бессмысленным было бы такое соревнование. Да и никто, в общем-то, не дерзал, без вопросов признавая за Кукарачей славу стрелка номер один.

Что больше вызывало вопросы у сослуживцев, так это послужившая причиной прозвища Витюхи, напеваемая им постоянно, особенно в моменты умственного сосредоточения, дурацкая песенка: «Я кукарач-ча, я кукарач-ча!»

Обычно всех, интересующихся её происхождением, Витюха, не стесняясь, посылал к «ёжиковой бабушке», обрубая, обычно несвойственное спецназовцам желание лезть в чужую жизнь. Но вот с Серёгой как-то вышло так, что он нечаянно попал в непривычную для вечно ёрничающего Кукарачи минуту душевной откровенности, и тот, возможно, сам не понимая — зачем, вдруг приоткрыл Серёге вход в закрытый для всех других уголок своей души.

А вышло это так.

После очередного трудного и опасного выхода разведгруппа отсыпалась по палаткам, восстанавливая растраченные при выполнении задания силы. Только Серёга и Кукарача предпочли сну среди дня каждый своё какое-то дело. Сергей зашивал продранную на рукаве любимую зимнюю тельняшку, Кукарача любовно начищал свой табельный АПС — автоматический пистолет Стечкина, аккуратно разложив все его части перед собой на свежей утренней газете и по обычаю мырлыкая своё «Я кукарач-ча…»

— Витёк! — зубами перекусывая нитку от катушки, как-то бездумно спросил Серёга. — А что ты такое напеваешь?

— Это, командир, фокстрот такой — «Кукарача», кажись, тридцатых годов двадцатого века, что-то около того, — так же расслабленно, не задумываясь, ответил Витя, любовно начищая ствол разобранного пистолета.

— А что он так к тебе прилип? — по-прежнему почти автоматически спросил Сергей.

— Чего прилип, спрашиваешь?... — Витюха прекратил протирать пистолетный ствол ветошью. — Это, командир, можно сказать, песня всей моей жизни! Она в меня с раннего детства профессиональным палачом собачьей плетью вбита!

— Кем? — думая, что ослышался, переспросил Сергей.

— Профессиональным палачом, садистом редкостным, моим родным дедом! — Кукарача невидящим взором уставился в пространство. — Как же я мечтал его, суку, убить! Сам, своими собственными руками! Я, может, ради этого и в спецуру подался, чтобы наверняка не сплоховать! А он, гнида поганая, помер, когда я на втором курсе училища мышцы и мозги накачивал!