Торик Александр - Селафиила

— Уходить, говоришь? Бельё поласкает… — Серька взглянул на Каторгу. — Что-то мне кажется, что мальчонка только языком работать горазд, а топор в руках и держать-то не умеет. Покажи-ка ему, Фролушка, как топориком орудовать надоть!

Фрол молча шагнул к Стёпочке, грубо дёрнул у него из руки топор.

— Учись, козявка!

Взмах топора, короткий хрустящий стук и…

Стёпочка беззвучно, словно из него выдернули стерженёк, осел на колени и рухнул, заливая вытоптанную редкую травку двора кровью из пробитой головы.

— Ты, Серька, может, это зря как-то! — усомнился, трезвея один из активистов. — Всё ж начальству может не понравиться…

— Чего?! — повернулся к нему Серька. — Кулацкий прихвостень с топором в руках препятствовал действиям законной власти! Это же вооружённый бунт! Саботаж! Ну, и вынужденная оборона, сам понимаешь…. Или тебе что-то не нравится?

— Сергей Лукич! Как ты сказал, так всё и правильно! Нешто мы без понимания, что «народная власть» завсегда права?! Мы с тобою, как всегда!

— Пошли отседова пока… — Серька поскрёб грязное пузо, задрав подол рубахи. — Опохмелиться пора! Опосля вернёмся!

Стёпочку похоронили за алтарём, сам батюшка Иоанн место выбрал, он же и отпел полным чином «новопреставленного убиенного раба Божия Стефана»…

На отпевании рыдал весь храм — Стёпочку сельчане любили.

А следующей ночью кто-то «пустил красного петушка» в соломенную крышу дома, где спали пьяным сном «активисты» народной власти во главе с Серькой и Каторгой.

Сгорели все.

Наутро после пожара в районную ЧК явилась пахнущая копотью и керосином заплаканная девица Клавдия Кудрявцева, четырнадцати лет, несостоявшаяся Стёпочкина невеста, и добровольно призналась в поджоге.

Девицу Клавдию расстреляли.

ГЛАВА 8

— Господи! Прости их всех! Страдальцев и мучителей! — молилась каждый раз, вспоминая те события, мать Селафиила. — Ты Един знаешь пути спасения нашего! Ты Един любовию Своею покрываешь немощи наши и прощаешь грехи! Милостив буди нам, немощным и многогреховным!

Семью Маши всё равно раскулачили приехавшие из района люди с наганами.

Саму её, несмотря на беременность, жестоко избив, волоком вытащили за ворота и, полуживую, бросили в придорожную канаву. Следом за ней, на одеяле, полураздетую, вынесли и сбросили рядом с Машенькой едва живую парализованную Агафью. Полуторагодовалую Сашеньку, выхватив из под рук «иродов»-раскулачивателей, унесла к себе домой её крёстная, двоюродная Машина тётка. Остальные дети сами разбежались со страху и с недоуменным ужасом наблюдали происходящее из окрестных кустов.

Вещи, какие получше, погрузили в подводу и увезли «на нужды трудового народа», какие похуже — изломали и сожгли.

Дом, новенький, своими руками с любовью построенный, раскатали по бревну и так бросили — на устрашение другим сельчанам. Печку сокрушили кувалдами и кайлом.

Лошадь и корову увели в «колхоз», поросёнка зарезали и забрали себе «раскулачиватели», кур и гусей, которые не успели разбежаться, просто перестреляли и побили палками, оставив на съедение воронам и бродячим собакам.

Потом люди с наганами ушли, напоследок сокрушив в щепу и растоптав Машины венчальные иконы Спаса Нерукотворного и Владимирскую Пречистой Богоматери.

Когда Маша очнулась в канаве после ухода разрушителей, она обнаружила рядом с собой плачущую стайку братиков и сестрёнок и остывшее тело Агафьи, уже охватываемое трупным окоченением.

Машенька прислушалась внутрь своей утробы — ребёночек тревожно бился в стенки своей темницы.

— Слава Богу за всё! — с трудом шевеля разбитыми губами произнесла Маша. — Господи! Отжени от меня ропот и сомнение! Господи! Не оставляй нас милостию Своею! Господи! Укрепи меня в испытаниях…

И судорожно зарыдала, обливая слезами каменеющий, становящийся всё более иконописным лик мамы-Агафьи.

Вернувшийся через месяц Григорий Матвеевич нашёл остатки своей семьи живущими в амбаре Сашенькиной крёстной, питающимися, чем Бог пошлёт, но не унывающими в молитве и уповании на Бога.

Он сходил на церковное кладбище, помолился на могилках Агафьи и Стёпочки, а на развалины своего не успевшего толком обжиться семейного гнезда не пошёл.

Воспользовавшись оказией, он отправил Машиных братьев и сестёр к своим дальним родственникам, жившим на богатой солнцем и пшеницей Украине, переправив на их содержание большую часть заработанных в отлучке денег. Предполагалось их забрать из Малороссии, как только сам он с Машей и Сашенькой обустроится на новом, безопасном для семьи месте жительства.