Дмитрий К. - Записки Смертника

туже секунду ушло в пятки, а нервные импульсу в голове, начали бить с такой силой, как

будто бы, я два часа без остановки тягал грузы в тренажерном зале. Медленная музыка

шкатулки, напоминала торжественную песню перед смертью, которая не спешит убить, и

растягивает это удовольствие как можно дольше. Мелодия шкатулки, настолько чисто

проигрывалась, что я, будучи, находясь практически на третьем этаже, мог слышать то, как специальный привод смещает музыкальный цилиндр. Я колебался между тем,

спускаться вниз, или нет, и как всегда, я сделал выбор в пользу своего бесконечного

любопытства.

Прежде чем спуститься вниз, я положил на ступеньку кружку кофе, а затем

медленно начал спускаться вниз, дабы не создать много шума. Когда, я спустился в холл, то он выглядел обычно, вот только дверь в комнату Стивена была приоткрыта. Конечно, это покажется глупо, что я считаю, открытую дверь в комнате странным знаком, вот

только не в этом доме. Стивен никогда не любил держать дверь в свою комнату открытой, поэтому он ее закрывал, или в редких случаях, даже на ключ. В детстве, я часто заходил в

комнату Стивена для того, чтобы там поиграть, поэтому, как правило, после моих игр, его

комната напоминала жалкое зрелище, типа, если в комнате прошелся слон. Каждый раз, выгоняя меня из своей комнаты, я находил новые пути, как туда пробраться, до тех пор, пока Стивен не взял ключ, и не закрыл дверь на замок. К чему, я все это веду, к тому, что

Стивен по-прежнему закрывает дверь на замок, когда выходит из своей комнаты, поэтому

это действительно странно, что дверь была открытой. По мере моего приближения к

комнате Стивена, мелодия становилась тише, но что-то внутри меня подсказывало, что

мне надо войти внутрь комнаты. Когда, я дошел до двери, я прислонил ухо к открытому

пространству между дверным косяком и дверью, чтобы прислушаться к звукам из

комнаты. Теперь, я точно знал, что шкатулка комнате, но почему-то мелодия продолжала

утихать, а не становилась громче, как должно быть. Открыв дверь, я увидел вполне

обычную комнату родителей, в которой стояла большая кровать, большой комод, зеркало

напротив, которого стояло окно среднего размера. Среди всего этого ассортимента стояла

одиноко у зеркала музыкальная шкатулка, которая выглядела также необычно, как

зеркало. Обе эти вещи выглядели достаточно старо. Зеркало, а точнее туалетный столик, был выполнен в романском стиле. На панели стола, находились две маленькие тумбочки

для всяческих украшений. Эти тумбочки, находились по обе стороны друг от друга, а

зеркало находилось между ними. Зеркало было не большого размера, с рамкой вокруг

него. Рамка имела множество узоров, причем некоторые из этих узоров имели сложный

рисунок. Само зеркало, было в пыли, даже в некоторых местах виднелась грязь. Снизу, к

панели стола прикреплялись два ящичка, которые на вид, выглядели соединенными, и

скорее всего эти ящички, тоже предназначались ко всяким безделушкам, типа сережек, помады, или жемчужных украшений, которые были достаточно популярны в свое время.

Далее, впереди, от панели столика, выступали две ножки, которые имели небольшую

округленную форму. Ножки выступали примерно сантиметров пятнадцать от панели.

Затем, они плавно переходили вниз, и соединялись с уже основной ножкой. Что касалось

музыкальной шкатулки, то она казалась намного старей туалетного столика. К верхней

крышки шкатулки, была прикреплена фотография, на которой стояли незнакомые мне

люди. Немного изучив эту фотографию, я увидел дату внизу снимка “Тысяча девятьсот

восьмой год”, невероятно, сто лет назад. На фотографии у крыльца дома стояла молодая

пара. Муж, как полагается стилю фотографий того времени, сидел на стуле, а рядом с ним

стояла его супруга, по правую сторону которой в коляске лежал младенец. Я не мог

увидеть их одежду, из-за того что в некоторых местах фотография обгорела, зато место с

лицами не испортилось. У мужчины были длинные усы, а волосы сильно зализаны,

придавая ему вид интеллигента. У супруги, был капор. В голове сразу всплыла одна

статья по истории, о том, что леди девятнадцатого века, души не чаяли в головном

приборе под названием “капор”, поэтому его пик пришелся на восемьсот пятнадцатые и

восемьсот сороковые года. Следовательно, либо эта фотография была сделана раньше

более чем на полвека, либо в начале двадцатого века, капор все еще пользовался малой