Па Марго - Марго Па

– Если вам есть в чем признаться, лучше сделать это сейчас.

– В чем признаться? – подскочил на стуле Андрей.

– В убийстве. Вы до сегодняшнего дня сотрудничали со следствием, можем оформить явку с повинной, – и в голосе следователя послышались нотки сочувствия.

Внутри у Андрея все сжалось, и стало трудно дышать.

– Но я не убивал! Я говорил уже вам, мы были лучшими друзьями!

– Результаты экспертизы говорят обратное. Убийство совершено именно этим злополучным ножом, который вы ему подарили. У него особенное изогнутое лезвие, ошибиться невозможно. К тому же, под рукояткой обнаружены следы крови Глеба, – отмыть этот стык железа и дерева было сложно. На ноже самые четкие отпечатки пальцев – ваши. Значит, вы держали нож в руках последним, – как можно спокойнее заговорил следователь.

– Конечно на нем мои отпечатки, нож – подарок, я брал его в руки при покупке!

– И у вас был мотив…

– Какой мотив?

– Марина, – следователь так близко наклонился к Андрею, что тот невольно отпрянул. – Он не хотел отпускать ее к вам, ждал что она вернется… А ну как вернулась бы?

Андрей уронил голову на руки, больше всего ему не хотелось посвящать следствие в свою личную жизнь, но иначе ему никто не верил. Он зря волновался, в милиции равнодушны к душевному стриптизу, для них это обыденность, работа, еще один из трехсот шестидесяти пяти дней в году. Интерес к подследственным обострен лишь у новичков, у специалистов он притупляется, и вместе с жалостью, состраданием, сочувствием, желанием помочь запирается в нижнем ящике письменного стола на ключ.

– Она давно приняла это решение – уйти, – начал раздевать свою душу Андрей. – Не я ее увел, и не вернулась бы она к нему никогда. Глеб же ненормальный! Знаете что такое фрирайд? Они несутся с многокилометровой высоты вниз, практически по вертикали, без трассы, по свежему снегу, а под ним – голые скалы. У него в двадцать восемь лет – двадцать восемь переломов! Два года назад он сильно разбился, повредил позвоночник. Марина выхаживала его, ночей не спала у его больничной койки. Я помогал им, как мог, то деньгами, то лекарствами. И знаете, что он сделал, когда полностью восстановился?

– Неужели – снова в горы? – пораженный его рассказом спросил следователь.

– Он – в горы. Она – в больницу с нервным истощением. Она сама ушла ко мне, поняла, что тоже нуждается в простом человеческом тепле и заботе.

Оба замолчали. Внезапно с шумом распахнулась дверь, и на пороге возник разгоряченный помощник. Не обращая внимания на Андрея, он пересек кабинет и положил лист бумаги перед следователем.

– Вот показания охранника офиса. Он утверждает, что видел, как подозреваемый уходил вместе с Селезневым в районе семи часов вечера накануне убийства.

– Так вы виделись с убитым? – пробегая глазами листок, жестко спросил следователь. Важная улика, но Андрей умолчал о ней.

– Да, он заходил ко мне на работу, сказал, что хочет поговорить, мы пошли в ресторан поужинать. А потом я вернулся в офис.

Андрей знал, что теперь все они против него, но продолжал настаивать на своей невиновности.

– О чем поговорить? – переспросил следователь.

– Я не помню точно, – смешался Андрей.

Глеб ничего особенного не хотел ему сказать в тот вечер. Они ужинали вместе, это было попыткой восстановить отношения после ссоры, и Глеб обещал дать Марине развод, но не успел.

– Скажите, а у вас когда-нибудь бывали провалы в памяти? – продолжил нападать на него следователь.

– Нет! Я – вменяем, и я не убивал! – резко ответил Андрей, понимая, что сегодня он, скорее всего, отсюда уже не выйдет.

– Мне придется задержать вас до выяснения всех обстоятельств дела, – как можно спокойнее объяснил ему следователь и обратился к своему помощнику. – Начинай оформлять подозреваемого в СИЗО.

– Да вы что! Неужели нельзя обойтись подпиской? Понятно же, я не убивал! Меня кто-то хочет подставить! Я что ненормальный оставлять орудие убийства со своими отпечатками в квартире Глеба? – сопротивлялся Андрей, но в кабинет уже вошли охранники следственного изолятора.

– Нельзя сейчас оставлять Марину одну! – прокричал он уже из коридора.

Марину нельзя было оставлять одну. Она напоминала Глебу маленького ребенка, который плакал и плакал до тех пор, пока он опять не начинал качать ее колыбель.

– Чертова погода! Скорей бы в горы! – и он с силой потер виски, боль огненным обручем сжимала голову, не прекращаясь ни на секунду. Он мучился так уже несколько месяцев, дни и ночи напролет, глотая тонну таблеток обезболивающего и снотворного. Так, наверно, чувствовали себя пустынные воины, приговоренные к казни: влажной, растянутой верблюжьей кожей им плотно обвязывали чисто выбритый череп, под палящим солнцем кожа высыхала и начинала медленно сжиматься, сдавливая мозг, и воины сходили с ума, умирая в страшных мучениях.