Мэрилин Мюррей - Узник иной войны

Я поглаживала рукой лицо, в то время как существо женского пола обращалось к испуганному ребенку. «Бедное, бедное дитя. Только посмотри, что они с тобой сделали! Ты потеряла свои туфли. Тебе надо найти их, встать и пойти домой. Твои мама и папа будут беспокоиться. Тебе надо домой»

Почему она не оставляет меня в покое. Ведь она знает, что я мертва.

Начало происходить нечто невероятное. Я больше не была в своем теле, а держалась в стороне. Словно теперь я разделилась на три отдельные личности: наблюдающую женщину, покровительствующее лицо женского рода и восьмилетнего ребенка.

Я видела, как существо женского пола внимательно оглядело мою безжизненную детскую фигурку и взяло только мою голову, поскольку именно там помещались все мои чувства. Выбор был сделан: уничтожить сущность Мэрилин Рей, сосредоточие моего бытия. Страшное решение, но необходимо похоронить ребенка, чтобы тело могло продолжать жить.

Положив мою голову в маленький стальной ящик, существо пересекло пустырь, где произошло нападение.

Оно положило ящик в ямку и засыпало его землей и камнями, укрывая его от глаз. «Не плачь, малышка. Больше тебя никто никогда не обидит. Ты больше никогда ничего не почувствуешь. Я выкопаю могилу так глубоко, что солдаты, даже маршируя по ней, не смогут тебя увидеть. Но даже если они и увидят тебя, они никогда, никогда не смогут вновь причинить тебе боль, потому что ты мертва. Я похоронила все твои чувства глубоко-глубоко. Только не забывай, что ты должна оставаться мертвой и никогда ничего не чувствовать. Чувствовать – это больно. Я не дам тебе вновь ощутить боль, ни в коем случае!»

Я снова и снова принималась ковырять пол в офисе, засыпая землей ту могилку, где я похоронила своего плачущего, обиженного ребенка.

В конце концов мое сознание содрогнулось и распалось на части. Я стала эти плачущим, обиженным ребенком, лежащим в своей могиле. «Мне нравиться в моем ящике, в моей могиле. Здесь тихо и уютно» - настойчиво твердил ребенок. – «Так спокойно. Ни боли, ни слез, ни ужаса»

Этот маленький ребенок посмотрел вверх и увидел существо женского рода, которое разыскивало мои туфли. Через пару секунд оно подошло к могиле с туфлями в руке.

«Смотри, - она снимает одежду с изгороди и надевает на мое тело. Она вытирает мое лицо и руки снегом. Она приглаживает мне волосы и надевает мне на голову мою шапку. А теперь она втискивается в мое пустое тело! Мое тело с моими туфлями на ногах выбирается из могилы».

Незнакомое существо женского рода сделало передышку, потом распрямило детское тельце. Затем оно неторопливо поднесло мои руки к моему лицу и провело пальцами от уголков рта к скулам, прилаживая улыбку. Улыбку, которая следующие тридцать шесть лет будет моей постоянной маской – подобно маске смерти на античной могиле.

Она оставляет меня!

Восьмилетнее дитя осталось одно в безмолвной черноте своей могилы. Но покоя больше не было.

Я плохо вела себя сегодня вечером. Думаю, я недостаточно плохая, чтобы попасть в ад. Но теперь я недостаточно хорошая, чтобы попасть на небеса. Должно быть, я очень плохая, потому что Бог не захотел послать мне кого-нибудь на помощь. Я была такой грязной и противной, что даже Он не хотел смотреть на меня. Он просто отвернулся и смотрел в другую сторону.

Ребенок подумал еще немного . Бог говорит, что лучшее, что Он может для меня сделать, это стереть меня. Он просто поднял Свою огромную руку и провел ею по мне, как стирают тряпкой со школьной доски. Он просто стер меня! Я не сущ е ствую. У меня больше нет чувств и нет души.

Я покачала головой, по лицу текли слезы, рыдания душили меня. «этого не может быть. Этого не может быть! Такую страшную травму невозможно вычеркнуть из памяти. должно быть, я все это выдумала. Моя память всегда была предметом моей гордости. Я ни за что не забыла бы чего-нибудь столь важного».

Слова лились вперемешку со слезами. Терапевт доктор Питер Дэнилчак слушал. Он не высказывал никаких суждений, и не торопил меня. Он дал воспоминаниям выговориться. На сегодняшний день в меня было достаточно этой травмы. Он не хотел ее усугублять.

Около полуночи доктор Дэнилчэк усадил меня в свою машину и отвез обратно к Бабетт.

Бабетт, которой не в диковинку было заботиться о многих глубоко травмированных людях, осторожно уложила меня в постель. Как только моя голова коснулась подушки, у меня стали вырываться непроизвольные вопли. Ужас вновь со всей силой овладел мной. Я рвала ногтями простыни, яростно пытаясь освободиться. Бабетт навалилась на меня сверху, не давая разнести комнату. Несколько часов спустя мои вопли и сопротивление перешли в жалобное хныканье. Еле слышным задыхающимся голосом я предложила Бабетт лечь спать на соседней кровати. «Думаю, со мной все будет в порядке. Только не гасите свет».