Александр Бельфор - Знак кровоточия. Александр Башлачев глазами современников

МАРИНА ШНАЙДЕР: В колхозе мы все работали, как рабы. Один раз нам, рабам, был устроен «осенний бал», все танцевали, как сумасшедшие, - нашло что-то, видно, тоска по цивилизации. Мы с одной девочкой изображали какие-то танцевальные фигуры, типа, были инопланетянами. Это было очень не похоже на то, как танцевали другие. И Саня к нам подтянулся на некоторое время. Говорит: «Творчески вы, девчонки, танцуете!» Парни, конечно же, все перепились, и ему налили. От него пахло луком и водкой… Но он такие красивые фигуры изображал! От водки, наверное, а, может быть, по красоте своей души. Нам троим было так легко, как в полете…

А один раз ехали все вместе на трамвае, из общаги, перед экзаменом, а он открыл книгу, решил «перед смертью» начитаться. И вдруг из книги выползает клоп! А книга - учебник по истмату. Когда клоп вылез, Саня сделал такие большие глаза и говорит: «Враг коммунизма и ленинизма ползет… Убью гада!» И захлопнул книгу. Потом открыл, а там пятнышко крови. Поморщился и не стал читать. Эстет! А экзамен сдал, естественно. Да, учился без труда. Его вызывают, например, по истории - он смотрит на плакат, а на нем какая-то схема, диаграмма, и вот он по ней и начинает рассказывать. Сам не читал, ничего не знает, но мысль бежит, как ручеек.

В конце пятого курса я была уже замужем, и в беременном состоянии сдавала какой-то экзамен, он увидел меня, зеленую, и говорит: «Я бы всем будущим матерям пятерки ставил. Сразу,. Как только забеременела - пятерка. Ребенок - это уже подвиг, что они от тебя еще хотят?»

ИВАН СТРЕЛЯЕВ: В быту Башлачев был абсолютным нулем - не был к этому приспособлен ни в коей мере. Бытовые вопросы его не интересовали, в принципе.

ВИКТОР МЕЩЕРЯКОВ: Наиболее близкие отношение у Саши сложились с Женей Пучковым, он учился на курс старше, и с Сергеем Нохриным, он учился курсом младше. Женя был сыном главного прокурора Орска. С ним Саша последние два курса проживал в полуподвале знаменитого сейчас дома Агафурова. Кстати, именем купца Агафурова называется областная психбольница, что находится под Екатеринбургом: Агафуровские дачи. Так вот, свой полуподвал они, кажется, совсем не топили-там всегда было холодно, сыро и ужасно запущено. Смерть Пучкова осенью 1987 года, я думаю, была одной из причин гибели Башлачева. Между ними существовала какая-то мистическая духовная связь.

ИВАН СТРЕЛЯЕВ: Саша был склонен к очень сильным перепадам в настроении. Вот, например, убежал с военных сборов в самоволку. Я был замкомвзвода, и полковник Бадьин отправил нас с Сергеем Кузнецовым, командиром взвода, его искать. Мы нашли его на Сакко и Ванцетти, в очень странном состоянии… Он не удивился, не испугался, не протестовал - вообще никакой реакции… Был в полной прострации. И что интересно, хоть взвод и пострадал оттого, что он попался на серьезном правонарушении, - никто не возмутился.

Хорошо помню случай, который меня удивил. Как-то под Новый год мы с компанией были у него в доме, и он предложил нам послушать свои песни. Сыграл несколько, и тут вдруг моя жена заявила, что это - не его песня, она ее хорошо знает. Вообще-то Башлачев отличался тем, что никогда ни с кем не спорил, не пытался кого-то убедить в своей правоте, а тут вдруг взвился: «Как это не моя песня?!» Видимо, это настолько сильно его задело! Именно поэтому этот эпизод, такой не характерный для него, мне и запомнился. Он редко когда реагировал на подобное, жил сам по себе.

РИММА ПОЛЯНСКАЯ: Обычно он был очень легким в общении и каким-то светлым. Сейчас думаешь и себе удивляешься: будучи на третьем курсе, не просто обратить внимание на какого-то первокурсника, не просто его имя запомнить, а держать его почти в друзьях! По крайней мере, в нашу двести шестую комнату в общаге он приходил запросто. То ли перекусить, то ли пошушукаться с Самигуллиной на тему собственных опусов. Теперь можно гордиться тем, что свои первые стихи на рецензию он отдавал именно нашей Иринке Самигуллиной. Так все совпало… Он был деликатен и очень естественно интеллигентен. Не рисовался, это не бросалось в глаза. С ним было интересно, поскольку Сашка был умен. Легко, потому что не надо было напрягаться в ожидании подвохов или не всегда уместных шуток. Удобно, потому что, повторю, он был деликатен, и очень чутко чувствовал даже самые сверхтонкие ситуации.

Не давая в ту пору себе отчета, наверное, мы его уважали. Потому что даже прозвище к нему не прижилось: Башлык не Башлык… Он оставался просто Сашкой. Он быстро рос, поглощая из окружения все необходимое. И на его втором курсе мы, как ступенька, были ему уже не так необходимы. Сашка был легче нас, поэтому поднимался выше. Он ушел в музыку, во все более серьезные стихи. У него появился другой круг общения, с более зрелой, необходимой для Сашки почвой. А раньше, да: если не общага, то пищевой техникум - наши ребята там работали сторожами. Их на ночь закрывали на клюшку, но мы проникали туда через окно, уже почти ночью, и на огромной сковороде жарили картошку. В общем, праздник живота! Однажды с нами туда попал и Сашка. Одного обжорства, по обыкновению, ему оказалось мало. Он откопал поварской колпак, напялил его и давай позировать за кассой. Еще он надевал и курточку беленькую, но на фото такого уже нет…