Бодрийар - Симулякры и симуляция

Пока историческая угроза шла к нему от реального, власть разыграла устрашение и симуляцию, дезинтегрируя все противоречия при помощи производства эквивалентных знаков. Сегодня, когда угроза происходит из симуляции (улетучивающейся в игре знаков), власть разыгрывает реальное, разыгрывает кризис, играет перепроизводство искусственных, социальных, экономических, политических ставок. Теперь это для нее вопрос жизни и смерти. Но уже слишком поздно.

Отсюда характерная истерия нашего времени: истерия производства и перепроизводства реального. Другое производство, ценностей и товаров, производство «бель-эпок» 45политической экономии, не обладает больше собственным смыслом, уже долгое время. То, что все общество целиком ищет, продолжая производить и перепроизводить, но вот воскресить реальное ему не удается. Вот почему это «материальное» производство само сегодня гиперреально . Оно сохраняет все черты, весь дискурс производства традиционного, но оно не более чем его приумноженное преломление (так гиперреалисты фиксируют в галлюцинирующем сходстве реальное, из которого исчезли весь смысл и шарм, вся глубина и энергия репрезентации). Так повсюду гиперреализм симуляции выражается в галлюцинирующем сходстве реального с самим собой.

Власть также уже долгое время производит лишь знаки собственного сходства. И внезапно, разворачивается другая фигура власти: фигура коллективного запроса знаков власти – священный союз, который создается вокруг исчезновения. Все к нему примыкают более или менее из страха этого крушения политического. И игра власти становится не более чем критическим наваждением власти – наваждением ее смерти, наваждением ее выживания, по мере того, как она исчезает. Когда она полностью исчезнет, мы будем пребывать логически в тотальной галлюцинации власти – навязчивой идее, такой, какая она уже повсюду вырисовывается, выражая одновременно непреодолимое желание от нее отделаться (никто ее уже не хочет, все хотят всучить ее друг другу) и паническую ностальгию по ее потере. Меланхолия общества без власти: именно она уже вызвала фашизм, эту сверхдозу сильного референта в обществе, неспособном закончить работу скорби.

По мере истощения политической сферы Президент становится все более похожим на ту Марионетку Власти, которой является глава примитивных обществ (Кластр).

Все последующие президенты платят и продолжают платить за убийство Кеннеди, как будто это они его когда-то уничтожили – что верно фантазийно, но не по фактам. Нужно, чтобы они искупили этот недостаток и это сообщничество своим симулированным убийством. Так как оно может быть только симулированным. Президенты Джонсон, Форд, все были объектом неудавшихся покушений, о которых можно подумать, что если они были не мизансценой, то, как минимум, совершены посредством симуляции. Кеннеди умирали, потому что они что-то воплощали: политическое, политическую субстанцию, в то время как новые президенты есть не белее чем собственная карикатура и марионеточная кинопленка – любопытно, у них у всех, Джонсона, Никсона, Форда, обезьяньи морды, обезьяны власти.

Смерть никогда не является абсолютным критерием, но в этом случае она значима: эра Джеймсов Динов, Мэрилин Монро и Кеннеди, тех, кто умирал реально, именно потому, что они обладали мифическим измерением, включающим в себя смерть (не исходя из романтизма, но согласно фундаментальному принципу реверсии и обмена) – эта эра завершена. Отныне это эра симулированного убийства, генерализированной эстетики симуляции, убийства-алиби – аллегорического воскрешения смерти, которая там только для того, чтобы санкционировать институт власти, не обладающей без этого ни субстанцией, ни автономной реальностью.

Эти мизансцены президентских покушений показательны, потому что сигнализируют о статусе полной негативности на Западе: политическая оппозиция, «левые силы», критический дискурс, и т.д. – уродливый симулякр, при помощи которого власть старается разорвать порочный круг своего небытия, своей фундаментальной безответственности, своего «колебания». Власть колеблется как монета, как язык, как теории. Единственно критика и негативность еще секретируют фантом реальности власти. Если они истощатся по той или иной причине, то у власти не будет другого выхода кроме как искусственно их воскресить, создать из них галлюцинацию.

Именно так испанские казни еще служат стимулом для западной либеральной демократии, для агонизирующей демократической системы ценностей. Свежая кровь, но как долго еще? Деградация всех властей неуклонно продолжается: это не столько «революционные силы» ускоряют этот процесс (часто как раз наоборот), сама система испытывает на своих собственных структурах эту жестокость, уничтожающую всякую субстанцию и всякую финальность. Не нужно противостоять этому процессу, пытаясь выступить против системы и разрушить ее, так как она, погибая от лишения собственной смерти, ждет от нас только этого: чтобы мы ей ее вернули, чтобы мы воскресили ее посредством отрицания. Конец революционных практик, конец диалектики. – Любопытно, Никсон, которого даже не посчитали достойным умереть от руки какого-нибудь случайного неуравновешенного человека (и то, что президентов убивают неуравновешенные люди, может быть и правда, но это ничего не меняет в истории: неистовое желание левых найти здесь заговор правых поднимает ложную проблему – функция нести смерть, или провидение, и т.д., против власти, всегда исполнялась, начиная с первобытных обществ, сумасшедшими, невропатами или безумцами, которые являются не меньшими носителями социальной функции, такой же фундаментальной, что и функция президентов), оказался тем не мене ритуально предан смерти Уотергейтом. Уотергейт это еще одно устройство ритуального убийства власти (американский институт Президиума намного больше впечатляет в этом плане, чем европейские: он сохраняет вокруг себя всю жестокость и переменчивость примитивных властей, диких ритуалов). Но импичмент − это уже больше не убийство: он проходит по Конституции. Никсон, по крайней мере, достиг той цели, о которой мечтает любая власть: быть достаточно принятым всерьез, представлять для группы достаточно смертельную опасность, чтобы однажды быть смещенным, отринутым и ликвидированным. У Форда уже нет даже этого шанса: симулякр уже умершей власти, он может лишь накапливать против нее знаки реверсии посредством убийства – в действительности, он иммунизирован собственной беспомощностью, тем, чем он приводит в ярость.