Фест - Адольф Гитлер (Том 2)

«Голосом, в котором звучала почти мука, …он обратился ко мне: „Дорогой Папен, вы сами сочтёте меня подлецом, если я теперь изменю своё мнение. Но я слишком стар, чтобы в конце жизни ещё взять на себя ответственность за развязывание гражданской войны. Значит, мы с Божьей помощью должны дать шанс г-ну фон Шляйхеру“.

Две большие слезы скатились по его щекам, когда этот большой сильный человек протянул мне на прощанье обе руки. Наше сотрудничество закончилось. Насколько наши с ним души были родственны, …пожалуй, увидит даже посторонний, прочитав слова, написанные фельдмаршалом под фотографией, которую он несколькими часами позже передал мне в знак прощанья: «У меня был боевой товарищ!»[305 - Слова из популярной солдатской песни периода первой мировой войны. – Примеч. пер.][306 - Papen F. v. Der Wahrheit eine Gasse, S. 250. Там же (S. 249) приведены подробности предпринятого подполковником Оттом разбора военных манёвров.] Однако для Папена, который ухитрился завоевать сердце президента так же быстро, как и «утратить последние шансы на разумное преодоление политического кризиса»[307 - Bracher К. D. Aufioesung, S. 676.], это был уход не окончательный. Его обида на неожиданное падение смягчалась уверенностью в том, что Шляйхеру теперь придётся выйти из тени, из-за кулис, в которых он до тех пор прятался, и в беспощадном свете рампы выступить на авансцену, в то время как он сам подобно своему преемнику мог играть при президенте почти всемогущую роль «серого кардинала». Не менее важным, чем «родство душ» с Гинденбургом, было то обстоятельство, что Папен, не сомневавшийся в том, что может распоряжаться государством, как своим поместьем, и после отставки с правительственного поста продолжал занимать служебную квартиру, из которой садовая дорожка вела к расположенной рядом жилой резиденции Гинденбурга. Эта почти семейная компания – Папен, Гинденбург, а с ними Оскар фон Гинденбург и Майснер – обиженно и холодно следила за стараниями изворотливого генерала, противодействовала ему и в конце концов привела его к фиаско, хоть и дорогой ценой.

По сути дела момент для планов Шляйхера был необычайно благоприятным: кризис, переживаемый Гитлером, достиг своей кульминации, он был тяжелее любой другой из его прежних неудач. В кругах его сторонников широко выражались нетерпение и обманутые надежды, к тому же моментами казалось, что партия вот-вот рухнет под тяжестью долгов. К этому времени прекратились поступления от богатых покровителей, и теперь забеспокоились кредиторы: люди, печатавшие партийные билеты, шившие форму, поставлявшие оружие, предоставлявшие помещения для работы партии, а также бесчисленные держатели векселей. Позже Гитлер с некоей легкомысленной логикой признавал, что подписывал в те времена бесчисленные долговые обязательства без малейшего беспокойства, так как победа сделала бы их оплату лёгкой, а поражение – излишним[308 - См.: Goerlitz W., Quint H. A. Op. cit. S. 352.]. Повсюду на перекрёстках улиц часами стояли штурмовики, протягивавшие прохожим опечатанные кружки для сбора пожертвований, «словно отставные солдаты, которым их полководец вместо пенсии дал разрешение на сбор подаяния»; при этом они насмешливо кричали: «Для злых наци!» Конрад Хайден рассказывает, что многие отчаявшиеся младшие командиры СА переходили на сторону партий-противниц НСДАП и враждебных ей газет и за деньги выдавали им разные «тайны». Одним из признаков распада было и то, что пёстрая армия оппортунистов, шумно и беспорядочно сопровождавшая движение, пока оно было на подъёме, теперь постепенно разбегалась и, хоть пока и неуверенно, начала примыкать к другому лагерю. На выборах в ландтаг Тюрингии, бывшей до тех пор одним из оплотов Гитлера, НСДАП потерпела крупнейшее поражение. 6-го декабря Геббельс записывает в дневник: «Положение в стране катастрофическое. В Тюрингии мы по сравнению с 31-м июля потеряли почти 40 процентов голосов»[309 - Goebbels J. Kaiserhof, 217 f. По поводу упомянутого рассказ К. Хайдена см.: Heiden К. Geburt, S 99.]. Впоследствии он публично признавал, что в то время его иногда одолевали сомнения – не погибнет ли движение окончательно. В многочисленных бюро Грегора Штрассера росло число заявлений о выходе из партии.

Скептицизм со всей очевидностью был обращён против концепции Гитлера. Много раз тот неуклонно отвергал половинную власть, однако же полноты власти так и не сумел завоевать. Назначение Шляйхера означало, что его максималистские требования, предусматривавшие либо победу, либо гибель, снова были отклонены. Конечно, в том, что он оставался верен этой дилемме, несмотря на все временные неудачи, разочарования и кризисы, была последовательность, которая может импонировать. И всё же хочется вместе с одним из его современников спросить, не превратилась ли непреклонность Гитлера в глупость[310 - Это вопрос, поставленный К. Хайденом 10. 12 1932 в газете «Фоссише цайтунг».]. Во всяком случае, значительная группа его сторонников во главе со Штрассером, Фриком и Федером считала, что самый благоприятный момент для прихода к «власти» был почти безвозвратно упущен. Правда, экономический кризис, которому партия была так многим обязана, всё ещё был далёк от преодоления, общее число безработных, включая и их «невидимые» части, в октябре 1932 года составляло по официальным данным 8750 тыс. человек, и страна шла навстречу новой голодной и холодной зиме со всеми её непредсказуемыми деморализующими и радикализирующими последствиями. Но по мнению экспертов впервые появились несколько обнадёживающие признаки перелома, да и во внешней политике затянувшийся процесс достижения компромисса сдвинулся с мёртвой точки. Девиз Гитлера «Все или ничего» был, как правильно указывала группа Штрассера, по сути революционным и потому противоречил тактике легальности. Конкретно опасения касались, в частности, возможности того, что Шляйхер опять распустит парламент и назначит выборы. А к ним партия не была готова ни материально, ни психологически.