Свободин А.П. - Зримое время

"Зевает". Наиболее употребляемая автором ремарка перед его словами. Яша и есть окаменевшая зевота.

Борис Борисович Симеонов-Пищик (Г.Колосов) лицо, напротив, страдательное. Знает "одну", но "пламенную страсть". Она же его "идея фикс", "мания преследования" и т.п. В нем все соединилось. Достать деньги для уплаты процентов! Его душераздирающий крик — "очаровательная, все-таки сто восемьдесят рубликов я возьму у вас!" — звучит ревом затравленного доброго зверя ("Лошадь хороший зверь..."). В отличие от владельцев вишневого сада, ничего не делающих для его спасения, Пищик готов свою землю отдать под что угодно, под железную дорогу, под глиняный карьер, правительству, англичанам, черту, дьяволу! А толк один. Он бездны на краю. Артист играет милую косматую пузатую лошаденку, вечно бегущую куда-то. Олицетворение бессмысленной деятельности. Его одышка — предсмертное дыхание. Он сам это знает.

Маленький, кругленький, загнанный — он жалок и смешон.

Короткое второе действие в спектакле соединено с первым. Собрание обитателей имения происходит не в поле, куда Чехов вывел их всех как на "лобное место" или на эстраду для кругового обозрения, а где-то возле дома или в чаще сада у полуразрушенной ротонды. Здесь происходит арлекиниада Епиходова; здесь начинается отрешенное раздумье о себе Шарлотты, чтобы в следующем акте вылиться в какую-то хореографическую исповедь. Здесь Лопахин продолжает убеждать Раневскую и Гаева принять его план. Здесь каждый "излагает" себя. Но сцена эта страдает аритмией. Нагнетается тишина. Кажется, слышно, как бабочка пролетит. Мгновения, когда застыла жизнь этих людей, соседствуют с мертвыми паузами, когда ничего не происходит на сцене. Из неподвижного "эфира" вырываются два монолога — Раневской и Пети. Им странно аккомпанируют две небольшие вещицы — пустая, прислоненная к балюстраде золоченая рама и стоящая возле игрушечная лошадка. Лошадка — утонувший сын Раневской Гриша, казалось бы, прямая ассоциация. Золоченая рама символизирует все тоже — запустение. Но от соединения этих двух предметов возникает эхо прошлых потерь, предчувствие... Раневская начинает: "О, мои грехи... Я всегда сорила деньгами без удержу..." И дальше, и дальше... Ее певучий голос зазвенел, она воодушевилась... "Мой муж умер от шампанского. (Страсть зажигается в ее глазах). "Я полюбила другого. (Дрожит голос). "Вот тут, на реке... утонул мой мальчик... Я закрыла глаза, бежала..."

Жизнь во мне оказалась сильнее меня, — вот что говорит, в чем признается Любовь Андреевна. Она действовала, двигалась, не уткнулась в подушку — пережила страшное состояние, "бежала, себя не помня", но ощущала в себе жизненные силы, которых прежде не подозревала. И тут, как удар в оркестре, высшая точка ее монолога — "а он за мной". (Чехов недаром же подчеркнул курсивом это "он"!) "...безжалостно, грубо".

Он за мной! — глаза ее светятся счастьем, она радостно трепещет и вновь живет тем благостным для нее временем.

И внезапно зрителям открывается: милая Любовь Андреевна любит свои грехи!

Но дальше — больше. Он заболел там, и три года я не знала отдыха, ни днем, ни ночью. (Какое это было счастье — слышим мы). "Душа моя высохла". (Опять — какое это было счастье!). "Я уехала в Париж и...".

И здесь наступает катарсис.

Ее размягченное и отрешенное лицо с отсутствующей улыбкой выражает просветление. "Там он обобрал меня, бросил....

Она говорит это "обобрал", как "осчастливил", "освободил".

Была трагедия, хотела умереть. "Господи, будь милостив, прости мне грехи мои, не наказывай больше!"

И сквозь радостные слезы: "Получила сегодня из Парижа..."

Не сознавая того, она просит бога еще раз дать испить из горькой и живительной чаши.

С этого момента Раневская начинает готовиться к возвращению в Париж. Ни себе, ни другим не признается в этом, но в сердце своем она уже продала вишневый сад!

"Словно где-то музыка", — тихо говорит она.

Таков новый поворот в ее душе. В этот момент совершается и новый поворот спектакля.

А Петя сидит верхом на перилах. Милый петушок, чистая душа. Он кричит в экстазе энтузиазма: "Человечество идет вперед... Вперед! Мы идем неудержимо... Вперед! Не отставай, друзья!" Впереди у него колонна, а сзади загородка, но перила для него, как седло Росинанта. Режиссер и актер (В.Баринов) имеют мужество поставить Петю в ряд типов комедии. Оттого его философские гражданские тирады звучат свежо. Он стойкий солдатик и пойдет в огонь, даже если там сгорит. Петя чуткий, смешной, болезненно стеснительный, все время старается отделиться от общества этих людей и каждый раз увертывается от героической позы. Он согнут, некрасив, недаром у Раневской вырвалось а сердитую минуту — "урод". У него рыжая "крысиная" бородка, но он вырастает в наших глазах. Он смешно и долго ищет калоши, запахивает рваный студенческий сюртучишко на своей впалой груди и на ходу, как само собой разумеющееся, бросает: "Здравствуй, новая жизнь!" И становится нам ближе.