Соколова Е.Е. - 13 диалогов о психологии

С: Эмпирическим путем!

А.: Откроемподсказку: “экспериментальным путем”.

С: Опять неверно. А Брентано с его “Психологией с эмпирической точки зрения”, который отрицал эксперимент! А эмпирическая психология до возникновения экспериментальной! А.: “Первая лаборатория психологии была основана … в … г.”. С: Вильгельмом Вундтом ВІ879 году.

А.: “Метод … состоит в том, что испытуемый описывает ощущения, возникающие у него при воздействии того или иного стимула”.

С: Я полагаю, речь идет об интроспекции и самонаблюдении, но такой ответ слишком общий и не раскрывает особенностей каждого из вариантов интроспекции и тем более не показывает специфику именно интроспекции как особого метода в отличие от простого самонаблюдения. Так что краткий ответ на этот вопрос будет по сути неверным. А.: Я специально дал тебе возможность убедиться в ограниченности такого способа приобретения и проверки знаний. Во-первых, речь идет о простом заучивании неких готовых формул, которые кажутся верными, как правило, лишь составителю подобных программ. Во-вторых, здесь принципиально исключается момент более или менее глубокого понимания того или иного положения, а это в принципе может привести к механическому задалбливанию готовых формул без осмысления путей их вывода. Но данная система обучения может быть использована в других случаях: ты, например, осваиваешь компьютер, и подобная программа, где тестируются твои раз и навсегда определенные, необходимые навыки, была бы весьма полезна. Однако не стоит забывать и об ограничениях данного способа обучения.

Впрочем, нам пора завершать разговор о том довольно разнородном конгломерате школ и направлений, который называется “объективной психологией”. Упомяну еще лишь одного автора, который пытался создать свой, казавшийся ему оригинальным, вариант “объективной психологии”. Это был русский психолог Константин Николаевич Корнилов. Как

только произношу это имя, сразу же всплывают две ассоциации: “марксизм” и “реактология”. С: Почему марксизм? “Реактология” К.Н. Корнилова

А.: Потому что как раз Корнилов в 1923 году на первом съезде по психоневрологии сделал некий “программный” доклад, который был тогда назван “программой построения психологии на основе марксизма”. На самом деле, в этом докладе и последовавших после него событиях отразилась вся драматичность российской истории того периода и ее противоречивость. Сам этот съезд был организован ведущими психологами дореволюционного периода: уже известными нам Челпановым и Нечаевым (См. [18, с. 12]). Корнилов в то время был сотрудником Психологического института, возглавляемого Челпановым. После этого доклада в 1923 году, в котором он порадовал власти стремлением строить психологию на “единственно научном фундаменте марксизма”, бывшего официальной идеологией, Корнилов был назначен директором института вместо отстраненного Челпано-ва. Челпанов ведь “звал назад”, к “реакционной идеалистической психологии”, а Корнилов был пионером новой, невиданной еще, но заранее объявленной единственно научной и потому верной советской психологии. И не было замечено тогда, что идеалист Челпанов дал более глубокий анализ подлинного (не вульгарного) марксизма в своей работе “Психология и марксизм”, вышедшей в 1924 году [29], чем это было сделано Корниловым в его докладе и последующих трудах.

Не анализировался и тот факт, что знаменитейший Павлов обратился не к кому-нибудь из новых психологов, а именно к Челпанову с предложением об организации психологического отдела в Колтушах. Много лет спустя известный психолог Владимир Петрович Зинченко скажет по этому поводу: “Видимо, И.П. Павлову для дальнейшего развития исследований высшей нервной деятельности человека понадобилась психологическая культура, и он искал ее не в обещанной новой марксистской психологии (она ведь еще только должна была быть построена), а в той психологии, которая ему была известна и к которой он относился с уважением”

284 Диалог 6. Что может наблюдать психолог? Конечно, поведение [30, с. 83]. Более того, не могу не упомянуть здесь один интересный эпизод, который произошел с Алексеем Николаевичем Леонтьевым в то далекое время, когда он был сотрудником нового директора института психологии Корнилова, и его вместе с Лурией отправили в командировку в Ленинград для изучения работы павловских лабораторий в Институте экспериментальной медицины.

А.Н. Леонтьев: Я явился в институт, и Фурсиков, ассистент института — по-теперешнему заместитель директора по науке — представил меня Павлову. До этой торжественной минуты я участвовал в обходе им лабораторий, успел поразиться принятому там стилю работы — как Павлов обращается с сотрудниками, как консультирует различных исследователей, как разговаривает со множеством врачей, которые сидели по всем углам и — я снова пользуюсь терминологией тех лет — “отсасывали собачий сок”. Одним словом, к тому моменту, когда Фурсиков сказал, что из Москвы приехал наш молодой коллега, который некоторое время побудет у нас, я уже несколько осмотрелся в институте. И.П. Павлов охотно сказал что-то вроде “да-да”, мы пожали друг другу руки, и тут он спросил меня: “А как поживает Георгий Иванович?”