Борис Парамонов - Борис Парамонов на радио Свобода -июнь 2003- декабрь 2004

Между тем культура - это не прикид и не хаванина. Это - стержень мироотношения, модель, по которой отливается бытие того или иного народа, парадигма его, набор необходимых реакций, если угодно - генетический код. Я не испытываю никакой симпатии к советнику Зюганова Леониду Доброхотову, но не могу не признать, что по сравнению с он-лайнщиком Якимцом - он Лев Толстой. Культура - это дыхание, это язык, наконец. А что такое язык для человека, привыкшего к компьютерной графике? "Топ-директ, конкретные!" - как это замечательно спародировал Виктор Сорокин. "Поимел хорошо в плюс хочу" - вот язык Якимцов, предвиденный еще Джорджем Оруэллом (из новояза которого, в соответствующем русском переводе, вошло-таки в русскую жизнь словечко "задействовать").

Если назвать культуру массовой, то от этого она не делается легковесно необязательной, свободно заменяемой и подлежащей по употреблении выбросу. Конечно, в нынешнем мире произошла вульгаризация массовой культуры - связанная, как показал высокоумный философ Вальтер Беньямин, со способами ее технической репродукции: Карузо на пластинке - это не совсем Карузо. Лев Толстой тоже, впрочем, воспроизводим в эпоху книгопечатания. Но вы для начала прочтите "Войну и мир" - да и купите хотя бы (прав был Розанов, что книги должны быть дорогими). Но мы не должны поддаваться понятной и слишком уж легкой иллюзии, отождествляя культурную продукцию с интеллектуальными товарами: культура - это всё в жизни народа. Томас Эллиот об этом замечательно написал: английская культура - не только Шекспир, но и скачки в Дерби, и уайнсдэйльский сыр, и регата на Темзе. Культура существует как целостность национального бытия, а не как набор легкозаменяемых модных игрушек - от "романов" Дэниел Стил до пресловутых "вибраторов". (Недавно одна канадская тетеха - впрочем, симпатичная - горячо рекомендовала сношаться на заведенной домашней стиральной машине.)

Что еще можно ввести в понятие национальной культуры? Отнюдь не легко и свободно растворяющееся в кислотах цивилизационных технологий? Да исторические традиции того или иного государствования. Кирилл Якимец совсем бы уж сплоховал, не заметив такого явления. Он, однако, заметил, - но опять-таки с легкостью в мыслях необыкновенной, постарался списать на ту же самую свалку истории. И вот как он описывает русскую государственность:

"Вся наша государственность выросла из контроля над торговыми путями, а вовсе не над "гражданами" - нищими земледельцами. Киевскую Русь, вытянутую вдоль пути из варяг в греки, сложно назвать государством в полном смысле слова, поскольку древние русы, контролировавшие этот путь, основной доход получали, очевидно, не с местных земледельцев, а с купцов, как своих, так и чужих, возивших товары по пути (...) Если Киевская Русь была частично государством, частично - коммерческим предприятием, то отколовшаяся от нее (после разграбления Киева Андреем Боголюбским) северная колония явилась коммерческим предприятием от начала до конца. И когда колонии пришлось всё-таки превратиться в государство, эта черта никуда не делась: идея власти и идея извлечения дохода оказались слиты воедино".

Тут Кирилл Якимец продемонстрировал начитанность еще в одном филде: знает книгу Ричарда Пайпса "Россия при старом режиме" (сама идея "вотчинного" государства, сливающего власть с собственностью, однако, ничуть не пайпсовская, а С.М. Соловьеву принадлежит). Но слушаем дальше:

"...недаром именно в 16 веке Иван Грозный провел два великих эксперимента: отделил государственную власть, власть "помазанника Божьего", от банального княжеского рэкета и попытался ввести непосредственное государственное землевладение (известное как "опричнина"). Второй эксперимент удался, как известно, далеко не полностью, зато первый - основанный на опыте европейского абсолютизма - увенчался полным успехом: даже сегодня, спустя почти век после реванша прагматизма (после "Октябрьской революции"), в России многие сакрализуют государственную власть - зная вроде бы и охотно рассуждая обо всех ее пороках. Хотя, конечно, речь следует вести не о пороках, а о технических характеристиках и из этих характеристик исходить, прикидывая наши шансы в американизирующемся мире".

Прежде всего: какой такой прагматизм уловил наш автор в факте "Октябрьской революции", как бы не случайно поставленной им в кавычки? Можно подумать, что он имеет в виду десакрализацию старой императорской власти; но мы-то ведь знаем, что на месте этой обветшавшей и относительно мирной структуры возникло тоталитаристское государство, небывалое в истории по мере контроля над всеми областями национальной жизни. Может быть, Якимец имеет в виду ликвидацию тоталитарного коммунистического строя как ход к новому прагматизму - вот уж поистине рэкетному? Но тут опять же запятая нашему автору: такие традиции, как пять веков абсолютистского государства, увенчанные почти столетием коммунистического тоталитаризма, отнюдь не легко уступят место любимому Якимцом прагматизму. Да и какой это прагматизм - воровать сырье и вывозить его на мировой рынок по монопольным ценам? Это не прагматизм и не экономика, а беспредел, как говорят сейчас по-русски. Подлинная русская проблема, мешающая сейчас стране войти в любую из предлагаемых Якимцом империй, - это как раз отсутствие культуры, понимаемой в самом широком смысле - в том числе и как государственно-правовой или, еще проще сказать, полицейский порядок. Вот чего Якимцы не понимают: городовой на посту - это столп культуры; милиционер, берущий на лапу, - тот же рэкетир, попросту бандит. Культура - не сериал, который смотрит лимитчица Нюра в общаге на Измайловке, а честный милиционер. Не бывать России в Пакс Американа без этого чувствительного милиционера.