Борис Парамонов - Борис Парамонов на радио Свобода -июнь 2003- декабрь 2004

Говоря о так называемой "эпохе разброда и шатаний" среди интеллигенции после поражения первой русской революции, учебник сообщает следующее:

"Наступление контрреволюции шло и на идеологическом фронте. Появилась целая орава модных писателей, которое критиковали и "разносили" марксизм, оплевывали революцию, издевались над ней, воспевали предательство, воспевали половой разврат под видом "культа личности".

Тут всё смешано в кучу: и подлинный русский культурный ренесссанс, и всякого рода тогдашняя бульварщина, вроде сочинений Арцыбашева и Анатолия Каменского. Но выражение "культ личности" идет, несомненно, от тогдашней моды на Ницше, которой не избегли даже некоторые марксистсы, например Луначарский (не говоря уже о Горьком, мировоззрение которого грамотные критики определяли как "босяцкое ницшеанство"). Самое интересное, однако, в том, что этот самый культ личности можно обнаружить в глубине самого что ни на есть подлинного марксизма.

Это, конечно, сложный философский сюжет, тут многое нужно вспомнить: не только о происхождении марксизма от Гегеля, но и о происхождении самого Гегеля из романтических источников. Романтизм был эстетически ориентированным мировоззрением: считалось в романтизме, что мир построен по модели гениального художественного произведения, в его единстве сознательного и бессознательного. Или, наоборот, что не меняло дела: всякое гениальное художественное произведение воспроизводит модель построения мира. Гениальный художник объявлялся чем-то вроде демиурга, строящего мир по проекту Бога. У Гегеля эта романтическая установка в принципе была сохранена, но рационализирована; как тогда говорили, он приучил Шеллинга к порядку Фихте. Но рационализм Гегеля - мнимый, игровой, сама его знаменитая диалектика есть не что иное как переименованная романтическая ирония. Романтики говорили, что в бытии вечный хаос превозмогает и оживляет установившиеся структуры мироздания, что предметы и вещи - только временные узлы собирания мировых творческих сил. Позднее советский исследователь романтизма Берковский сказал: романтизм - это бунт леса против мебели. Такова же гегелевская диалектика: это, его собственными словами,- процесс, в котором всеобщее отвергает формы конечного. В бытии тотальность (или, как говорил Гегель, конкретное) первичнее любых устоявшихся форм бытийности или культуры. Движение тотального, создающего по пути и тут же уничтожающего конечные формы, есть исторический и в то же время мироустроительный процесс. Этому движению Гегель стремился придать рационалистическую форму самодвижения понятия, логических категорий. То есть, в отличие от романтиков, у Гегеля демиургом становится не гениальный художник, а философ, в голове которого осознается и приводится в систему весь этот процесс.

Философию Гегеля принято называть панлогизмом: логика у него - онтология, учения о первоосновах бытия. Что сделал из Гегеля Маркс? Он перенес самодвижение гегелевских понятийных категорий - мироустороительный, как помним, процесс, - в специальную сферу отдельной науки, политэкономии: то есть сконструировал бытийный - в его случае исторический - процесс в движении экономических категорий, сделал онтологией политэкономию, а в проекте на реальную историю - развитие социально-экономических формаций. Вообще-то первым сделал это не он, а Прудон, по наводке русского знатока Гегеля Михаила Бакунина, в знаменитой в свое время книге "Система экономических противоречий", за что ревнивый Маркс и возненавидел обоих. Герцен говорил, что человек, не прочитавший гегелевскую "Феноменологию духа" и "Систему экономических противоречий" Прудона, неполон, несовременен. Сейчас это, конечно, не более чем интересная культурная архаика. Любопытно, что будут говорить через сто лет о Бодрийяре и Фуко?

Но пока мы еще остаемся во вполне культурной сфере - до Сталина еще не дошли. Как Сталин и его практика тоталитарной диктатуры вписывается в эти романтически-гегельянские и марксистские схемы? Вполне органически вписывается. Я об этом в свое время, в 1977 году, написал статью "Культ личности как тайна марксистской антропологии", которую перевели в Италии, и я, эмигрировав, целый год стриг с нее купоны - разъезжал с выступлениями по всей стране (только в Венеции три раза побывал). Эта статья, кстати, открывает мой второй большой сборник "След" (изд-во "Независимой Газеты", 2001 год).

Итак, Сталин. Что он сделал? Собственно говоря, ничего, что не входило бы в схему диалектического процесса, опрокинутого на процесс социальный. Коммунистический тоталитет - это бесклассовое общество, построяемое по диалектическому закону: всеобщее, отвергающее формы конечного. Вот Сталин это и делал - отвергал формы конечного. Только в его случае этот процесс шел по телам живых людей и культурно-ценных общественных структур. Тоталитарный диктатор Сталин - это модифицированный демиург романтической и гегелевской философии, при мотивировке Марксом орудующий в обществе. Вот почему в Сталине можно узнать шеллингианского гения-художника, моделирующего мир по божественному проекту. Но этот художник - или, у Гегеля, философ, - и есть Бог. Тоталитарное общество становится аналогом художественного произведения. Художественное произведение, как известно, строится тотально, в нем нет неорганизованного материала (это потом доказывали русские формалисты, которых я тоже свел к романтическому шеллингианству). Эту же мысль позднее подробно развил философ Борис Гройс в своих сочинениях, объединенных под общим титлом "Стиль Сталин".