Борис Парамонов - Борис Парамонов на радио Свобода -июнь 2003- декабрь 2004

Эти ностальгические сетования высококультурного человека поневоле напоминают одну книгу Бердяева, от которой он сам впоследствии как бы и отказался, - "Новое Средневековье". Главная там мысль была, что большевицкая сатанократия - более обнадеживающее явление, чем нынешняя западная религиозная нейтральность: большевики остаются в области религиозных сюжетов, поэтому от них путь к небу возможнее, чем из пустыни новейшего европейского агностицизма. Последовательное стояние на такой позиции в наше время логически приводит к тому, чтобы если не приветствовать, то счесть достойным рассмотрения и, так сказать, уважения нынешний исламский фундаментализм. Это явление действительно значительное и значимое.

В том-то и дело, что нынешнее состояние мира не оставляет культурному человеку - человеку, можно сказать, классической культуры - иной альтернативы, кроме выбора между западным масскультом и внутренне несерьезным, игровым постмодернизмом - и архаическими формами противозападной реакции.

Интересно, что ситуация, в которой оказался Аверинцев, приехав на Запад, уже встречалась в истории русской культуры и была описана автором чрезвычайно значительным - Герценом. Вот что он писал об этом сюжете: "Наше классическое незнание западного человека наделает много бед (...) Во-первых, нам известен только один верхний, образованный слой Европы (...) Во-вторых, и тот слой, с которым мы входим в соприкосновение, мы знаем исторически, несовременно. Проживши год, другой в Европе, мы с удивлением видим, что вообще западные люди не соответствуют нашему понятию о них, что они гораздо ниже его. Рыцарская доблесть, изящество аристократических нравов, строгая чинность протестантов, гордая независимость англичан, роскошная жизнь итальянских художников, искрящийся ум энциклопедистов и мрачная энергия террористов - всё это переплавилось и переродилось в целую совокупность других господствующих нравов, мещанских..."

Здесь особенно впечатляет сделанная Герценом эмфаза на слове "классическое". Он имел в виду чисто книжное знакомство культурного русского с Западом, знакомство с европейской классикой. И это слово становится вдвойне значимым в нашем разговоре, когда мы вспоминаем, что Аверинцев был именно филологом-классиком, то есть соприкоснулся самым корням европейской культуры, которые если и не высохли совсем, то, во всяком случае, не играют некоей актуальной культурной роли. Аверинцев был, можно сказать, жертвой той ситуации, в которой очутилась Россия в ХХ веке: ее культурный горизонт оказался замкнутым на 1913 годе, после чего она была изолирована от новейших событий культурной жизни Запада - даже и особенно если это были явления, в сущности, по нашим викторианским меркам, антикультурные. Запад для советских образованных людей продолжал оставаться страной святых чудес.

В этой ситуации не оставалось ничего другого, кроме как любовно воспроизводить и комментировать действительные западные духовные вершины - в тех случаях, когда это удавалось. Аверинцеву, как мы знаем, это удавалось, удалось.

Тут возникает важный вопрос: можно ли усмотреть в творчестве Аверинцева его собственные мысли, его, так сказать, систему? Был ли он оригинальным мыслителем? Этот вопрос не раз уже задавался людьми, его знающими и любящими. Один из них, культуролог Михаил Эпштейн, пребывающий ныне в Соединенных Штатах, сказал о нем: Аверинцев должен был и мог стать Фомой Аквинским, но жизнь свела его работу к записям на полях великих мыслителей.

После многих колебаний и как бы против собственной воли я должен сказать, что не согласен с этой мыслью. Аверинцев был именно комментатором - и не мог быть никем другим: эпоха, безразлично к пространственной ее локализации, иного пути не давала. Живи он в Париже или в Гейдельберге - он занимался бы тем же самым.

Что главное сделанное Аверинцевым? О чем его основная книга "Поэтика ранневизантийской литературы"? Это культурология христианства. А культурология - это не теология. И вообще: возможна ли в наше время теология? Каково самое значительное в ней явление в ХХ веке? Конечно, так называемая диалектическая теология Барта и Бультмана. Но признаемся: это именно маргиналии на философии Кьеркегора. Подлинный же творческий его, Кьеркегора, выход - философия экзистенциализма: философия, скажем так, весьма партикулярная, частная, для личного употребления различных тонких натур. Массы она повести за собой не сможет - да этого нынче и не нужно. Ушло время всяческих мифологий, которые одни способны стать - и были когда-то - той идеей, которая, по Марксу, овладев массами, становилась материальной силой. А чтобы массами овладеть, идея должна стать мифом. Сегодня невозможно творчество мифов - возможно только изучение их.