Поселягин В.Г. - Командир Красной Армии.

- Владимир Мишин. Двадцать один год. Из Ленинграда, - так же коротко представился молодой.

‘Он еще и из Питера, то есть из Ленинграда как и я. Странное совпадение, может действительно родственник? Так я об этом не помню, точнее не знаю. Поле гибели родителей на севере меня отправили в детдом. О том, что у меня есть тетка я в курсе, только она была старенькая. Я помню, как он меня навещала. Она рассказывала о родственниках, большинство погибло в блокаду и на фронте. Это все’.

- Расскажи о себе, есть родственники в Ленинграде?

- Есть… - неуверенно ответил Владимир.

За десять минут опросив его под удивленным взглядом начштаба, я взмахом руки отпустил моряков и задумчиво откинулся на спинку стула, не реагируя на вопросы Сани.

Рассказ прояснил многое, мы действительно родственники. У нас один прадедушка. То есть это для меня он прадедушка, а для Владимира отец. Мой дед был Владимиру младшим братом.

- Что? - не расслышал я.

- Почему ты Григорьеву представился Мишиным? - прямо спросил Саня.

Врать ему не хотелось, поэтому я чуть помедлив, пояснил:

- Это моя настоящая фамилия. Документы Фролова мне попали случайно. Его убили какие-то урки, потом уже они мне попались в руки. Думаю, эти урки работали на немцев, у них была пачка в тридцать удостоверений командиров РККА и НКВД.

- Зачем сменил фамилию?

- Были причины. Тебе о них знать не надо, целее будешь.

- Это твое решение и… спасибо что сказал правду. Мишин, кстати, тебе кто?

- Похоже, что родственник… Что ты там до этого спрашивал?

- Что? А… когда начнем операцию?

- Через полчаса, ровно в три дня, - сверился я с часами. - С танкистами устойчивая связь?

- Да.

- Сообщи им координаты немцев…

Ефрейтор Ганс Отто Байер был расстроен. После той бойни, что произошла десять дней назад он и выжившие были отправлены в отдел контрразведки, где их плотно допрашивали. Конечно, бегство с боля боя сильно ударило по личному делу ефрейтора и о земле под Киевом можно забыть, теперь дадут где-нибудь в белорусских болотах. Но то, что другого выбора у них не было, признали даже офицеры Гестапо, проводившие свою проверку.

После пяти дней мытарств получив сообщение, что полк будет заново сформирован в Польше, выжившие было воспряли духом, все-таки подальше от войны, ведь всем известно, что солдаты всегда остаются в своих подразделениях. Однако командир дивизии подложил им свинью, переведя в другой полк. Мечты вернуться в Польшу и повалять на сеновалах всегда согласных прекрасных полек так и остались мечтами.

Первые несколько дней они немного отошли от того чувства поражения что вселился в солдат после бегства от уничтоженной колонны. За день полк проходил до пятидесяти километров в сутки. Несколько раз бывало, что к ним с поднятыми руками выходили целые подразделения русских, даже однажды целая рота с командиром во главе. Ефрейтор тогда с чувством попинал этого лейтенанта хэкая от каждого удара. Потом он лично пристрелил лейтенанта, именно тогда он понял, что пришел в норму, и ругань командира своего взвода слушал с довольным лицом. С те пор он обязательно убивал одного из пленных, находил для этого повод.

Дальше их полк был на острие флангового обхвата одной из армий русских, когда внезапно блестяще проводимая и не раз не подводившая операция дала сбой. Когда колонна приблизилась к мосту, внезапно открыла огонь охрана моста. Среди всей какофонии ефрейтор сразу выделил такие знакомые очереди русских зениток. Когда в борт их грузовика влетел шальной снаряд, разорвав двух сидевших солдат. Ефрейтор первым с отвисшими сзади штанами и опустевшим кишечником покинул кузов и залег на обочине, отползая в поле. Этот ад длился так долго что Байер чуть не сошел с ума глядя как погибают его товарищи. Некоторые падали от настигших их пуль и снарядов, кто заживо сгорал облитый бензином от взорвавшегося топливозаправщика, кого намотали на гусеницы свои же танкисты в дым у ничего не видевшие.

В себя ефрейтор пришел только спустя пару часов когда полк отошел в низину и разослал патрули, убирая с дороги погибших и уничтоженную технику.

Буквально через два часа пришел приказ от командира корпуса, оставить заслон и срочно выдвигаться в другой квадрат, чуть ли не на восемьдесят километров. Командир моторизованного полка оставил у неизвестной реки сильно прореженный русскими батальон майора Байера, однофамильца ефрейтора. Вместо шестисот человек тот насчитывал теперь всего четыреста пятьдесят солдат.