Леонид Яровенко: Так все и было, или рассказы бывалого одессита

— Наградить? — удивился я.

— Да, да, да! Именно, наградить!

— Как наградить? — повторил я, все больше изумляясь.

— Конечно, медаль мне не дадут, — рассудительно объяснял Гека, копаясь в каких-то старых небольших коробочках, — мне дадут путевку.

— Путевку? — моему любопытству не было предела.

— Да, путевку, только не в Крым и даже не на экскурсию в Ленинград, а в места тихие и, возможно, даже удаленные. Скорее всего, это будет прекрасный Тюменский край. У меня там будет бесплатная личная охрана, отдельные апартаменты, совершенно диетическая пища без жира и мяса, и очень много времени для того, чтобы я мог поразмышлять о своем творчестве. Окружать меня будут коллеги с бритыми головами, честно говоря, не очень приветливые, не всегда вежливые и совсем не жизнерадостные. На их лицах никогда не бывает улыбок, зато на теле у них много разных картинок. Только эти картинки не из журналов «Огонек» или «Работница». Эти картинки более похожи на фотографии из журнала «Злая мурка-мурзилка». Называется эта здравница — исправительно-трудовая колония. Без специальной путевки туда никого не пускают, потому и забор вокруг этого санатория, как у правительственных дач, высокий и колючий.

А путевку туда выдают не в профсоюзном комитете, а в самом гуманном советском суде.

Рассказывая мне о «чудо-местах», Гека нашел и вынул из какой-то коробочки квадратную печать, сделанную из небольшой металлической пластины.

— Это штамп нашей фирмы, — произнес Гека.

Я взял в руку этот штамп. Он представлял собой металлическую пластинку с маленькой ручкой, размером со спичечный коробок с иностранной надписью «Mundial Paris». Гека вынул из кармана зажигалку, зажег ее и начал нагревать металлический штамп. Когда он нагрелся до нужной температуры, Гека положил на стельку сабо золотистую фольгу и придавил ее нагретой пластинкой-клеймом.

— Все, — сказал Гека, — отдел технического контроля (ОТК) поставил свою печать. Вот теперь на своем произведении я не только инициалы поставил, но еще и народный контроль прошел.

На сабо красовалось золотистое тиснение «Mundial Paris». Я сказал Геке, что в его «инициалах» есть ошибка, потому что видел когда-то в иностранном журнале, что слово Mundial пишется как Mondial. Гека сказал, что знает об ошибке, но переделывать штамп слишком дорого. И вообще это не имеет никакого значения, так как этого никто и никогда не заметит. Главное слово во всей надписи — Paris.

— Пора. Уже время. — Гека взглянул на «Orient», — семь утра.

— Подобьем итоги. На это время мы имеем пару сабо в руках и смятую трешку рублей неприкосновенного запаса у меня в кармане. Нам надо торопиться. На «толчке» уже собираются люди и среди них есть женщины, которые, наверняка, ждут модную французскую обувь. У нас нет права обмануть их ожидания. Вперед на баррикады!

Мы буквально выбежали из подвала. Выбегая, Гека дал команду дремавшему Петровичу: «Охраняй!» и услышал в ответ его нецензурную брань. Стремительно рассветало. На улице было не жарко и легкий ветерок бодрил. После сырого и темного подвала казалось, что мы почти в раю. Быстрым шагом мы подошли к трамвайной остановке. Скрипящий по-стариковски трамвай двенадцатого маршрута, с одной большой передней фарой, громко хлопнул, открывая двери. Мы бодро вскочили в вагон и уселись. Гека все время смотрел в окно, как будто что-то искал. Проехав несколько остановок, мы выпрыгнули из трамвая и зашли в только что открывшийся продуктовый магазин.

— Что, вам, мальчики? — спросила выкрашенная в яркий белый цвет полноватая женщина с пухлыми губами, необъятными формами, одетая в почти «чистый», замасленный передник. Гека протянул ей старую трешку.

— Триста грамм «Докторской», две булочки, две бутылки «Жигулевского» и рулончик пергаментной бумаги.

— Бумаги не дам! Ее мало, — ответила продавщица.

— Смотри, — Гека обратился ко мне, — это фатальная женщина. О такой женщине можно только мечтать. Если бы я не был женат, то наверняка бы влюбился в нее без памяти. С такой женщиной все равно, что на трассе Одесса—Киев в ГАЗ-24, — польстил продавщице Гека.

— Между прочим, меня зовут Фира, — улыбнулась продавщица, кокетливо поправив большой белый цветок в волосах.

— Фира, Фира, я отдам за тебя полмира! — Гека продолжал льстить.

— Полмира — это много, — женщина продолжала улыбаться и протянула Геке сдачу. Гека демонстративно забрал рубль, а мелочь осталась в руке яркой представительницы советской торговли.