Александр Замалеев - Лекции по истории русской философии

Спор возник не столько из-за пантеистической тенденции булгаковской софиологии (хотя и это не осталось незамеченным), сколько из-за отношения Софии к Пресвятой Троице. Сначала Булгаков вопреки церковному учению выставил Софию в качестве «четвертой ипостаси», всячески оговаривая, что это ипостась особого рода, отличная от трех ипостасей Божества. Вследствие острой критики он отказался от такого понимания Софии и стал отождествлять ее с не-ипостасной «усиа», сущностью Бога. Православное богословие отвергло и этот «софианский соблазн» как плод «не только философской мысли, но и творческого воображения» [37] По суждению одного из современных церковных авторов, прот. А. Шмемана, «София… не нужна, и не нужна прежде всего самому богословию о. Сергия. Она воспринимается… как какой-то чуждый и надуманный элемент в его писаниях… ибо все то, о чем он пишет, что составляет тему и вдохновение его творчества… все это не нуждается в Софии». . «Система Булгакова» была подвергнута осуждению в решениях Московской патриархии и Архиерейского собора в Карловцах (1935). Православная церковь в очередной раз продемонстрировала свое неприятие философии, ставшее камнем преткновения на пути развития отечественной духовности.

Время взлета и цветения русской философии в эмиграции прошло: все теперь откладывалось на будущее, до возвращения в Россию.

а) Источники

Андреев Даниил. Роза мира: Метафилософия истории. М, 1991.

Ильин И.А. О монархии и республике. Нью-Йорк, 1979.

Ильин И.А. Наши задачи. Историческая судьба и будущее России. Статьи 1948–1954 годов. В 2-х томах. М., 1992.

Ильин И.А. О сопротивлении злу силою // Ильин И.А. Путь к очевидности. М., 1993.

Ильин И.А. О сущности правосознания // Соч. В 2-х томах. М., 1993.

Федотов Г.П. Будет ли существовать Россия? Проблемы будущей России (три статьи) // Г.П. Федотов. Судьба и грехи России: Избр. статьи по философии русской истории и культуры. В 2-х томах. СПб., 1991.

Федотов Г.П. Что такое социализм? Сталинократия. Тяжба о России // Мыслители русского зарубежья: Бердяев, Федотов. СПб., 1992.

Флоренский П.А. Предполагаемое государственное устройство в будущем // Литературная учеба. 1991. Кн. 3.

б) Исследования

Бойков В.Ф. Судьба и грехи России (философско-историческая публицистика Г.П. Федотова) // Федотов Г.П. Судьба и грехи России: Избр. статьи по философии русской истории и культуры. В 2-х томах. СПб., 1991. Т. 1.

Мень А. Возвращение к истокам // Федотов Г.П. Святые Древней Руси. М., 1990.

«Апокрифическая философия» в СССР. Философия космизма: К.Э. Циолковский, В.И. Вернадский. Философско-антропологические учения: А.А. Ухтомский, М.М. Бахтин. Постренессансный мистицизм: А.Ф. Лосев. Разрушение марксизма: Э.В. Ильенков, В.П. Тугаринов.

Философия русского зарубежья перестала плодоносить уже во втором поколении, и место философов заступили богословы, апологеты церкви. Однако никакого «перерыва» в русской мысли не произошло, ибо в самой России, несмотря на господство официального марксизма, всегда сохранялась и развивалась мощная традиция «апокрифической философии» [ А.А. Любищев ], которая находилась в преемственной связи с самобытными исканиями отечественного любомудрия дореволюционной эпохи, с «духовным ренессансом» конца XIX-начала XX в. Она охватывала весь спектр важнейших проблем мировой философии и включала самые разнообразные системы. Это и явилось залогом быстрого возрождения и расцвета русской философии в постсоветский период.

1. Философия космизма . Из всех направлений русской философии в советский период наибольшего взлета достигла философия космизма. Подготовленная усилиями Радищева и Галича, прочно опёртая на «объективном разуме» Герцена и «всеединстве» Соловьева, она окончательно воздвигла себе пьедестал в учениях Циолковского и Вернадского.

а) К.Э. Циолковский (1857–1935). По складу своего ума «отец космонавтики» чем-то напоминал Толстого; подобно ему он также всю жизнь «бил в одну точку», стремясь полнее и четче уяснить суть вдохновлявших его прозрений. Он не обладал сколько-нибудь основательной философской подготовкой, но ему была в высшей степени присуща особая пророческая интуиция, придававшая его учению характер религиозного откровения. Данное обстоятельство вызвало две крайности в нашей историографии: с одной стороны, стремление строго отграничивать «существо» его научных взглядов «от различных наслоений, неадекватной манеры выражения и терминологии» [ Ю.Л. Школенко ], а с другой — признать его чисто религиозным мыслителем, пытавшимся «достичь возможно полного соответствия между образами и понятиями христианства и новейшими научными представлениями в области космологии, биологии и т. п.» [ Н.К. Гаврюшин ] [38] Циолковский любил соотносить свои воззрения с библейским учением. В частности, он охотно рассуждал на темы евангельских «чудотворений». Но в них он видел прежде всего «очаровательные мечты», изначально пленявшие воображение человечества. «Чудеса Иисуса, объясняемые естественным путем, — отмечал мыслитель, — все же замечательны как мечты, которые все более и более осуществляет теперь человечество… Производительность труда усилилась в десятки, сотни и тысячи раз. Разве это не оправдывает со временем слова Иисуса о птицах, которые не пашут, не жнут, а всегда сыты? Победы науки и техники поразительнее великих чудес». Даже девство Богоматери Циолковский интерпретировал как мечту «о будущей женщине, которая будет давать детей, но не будет подвержена животным страстям»! Если это действительно «согласование» науки с христианством, то что же тогда остается от христианской веры? . Однако сам Циолковский верующим себя не считал, и решительно отвергал наличие двух начал во Вселенной: материального и духовного. Ему претил дуализм в размышлениях о мире. «Я — чистейший материалист, — писал он. — Ничего не признаю, кроме материи». Если же существуют и духи, полагал мыслитель; то это отнюдь не потусторонние существа, а просто «неизвестные силы неба», состоящие из той же материи, но только «более разреженной и элементарной, чем известная нам». Это очень похоже на то, как думал первый материалист-атомист Демокрит. Все дело в ограниченности наших знаний, и чем глубже проникаем мы в бездны космоса, тем доступнее становится и «естественное объяснение» таинственных явлений и загадок природы.