Доронин Алексеевич - 4. Поколение пепла

Его собственное "Весло" - автомат АК-47 с нескладывающимся деревянным прикладом - висело на плече как неудобный зонтик, то и дело колотя парня по боку и по локтю. Но если бы ему действительно понадобилось защищаться, он больше бы полагался на ПМ в кобуре под мышкой.

Маленькая компактная камера была в чехле на поясе. Если надо, он будет и репортером, и оператором в одном лице. Здоровенную бандуру, которую вручил ему профессиональный журналист Михневич, Саша, как и обещал себе, спрятал в укромном месте еще час назад. Возможно, они еще будут в этих краях - а нет, значит, пес с ней.

Первым, кто его заметил, был мужчина с красной плешью во всю голову, один из тех двоих, что заканчивали мастерить скорбный ящик для человеческих останков.

Пахло от них квашеной капустой и застарелым потом.

- Здравствуйте, - помахал Саша рукой. - Мои соболезнования.

- Привет, - неприветливо буркнули ему.

- Могу поинтересоваться, отчего покойный?..

Все его лингвистические знания куда-то пропали. Он заметил, что гроб маловат. Или невысокая женщина, или подросток, почти ребенок.

- Рак, - ответил второй мужик.

Его трехпалая рука, сама похожая на клешню, неловко обхватывала рукоятку рубанка. Остальные пальцы заканчивались грубыми культями с почерневшими краями. И все до одного пальцы - и здоровые, и изувеченные - были со вздутыми суставами, скрученные ревматизмом, хотя на вид человеку было не больше сорока.

Взгляд его говорил: "Шел бы ты своей дорогой, странник. И без тебя хватает проблем. Уж спасибо на том, что не вымогаете и не грабите".

- Понятно. Что с рукой? Обморозили? - попытался Данилов все-таки завязать разговор.

- Нет. Пила соскочила.

Пока Саша стоял на дорожке, из-за других заборов на него смотрели хмурые, ввалившиеся, с глубоко запавшими глазами лица взрослых. Во взглядах, которые успевал перехватить Александр, сквозила даже не неприязнь, а равнодушное недоверие.

На исхудавших детей тонких, как тростинки, в заношенной одежде, смотреть было еще больнее. "Что есть человек - не к месту вспомнил Александр. - Мыслящий тростник".

Можно найти новую одежду, но какой смысл? Не ходить же в ней по дискотекам. Они жили похуже, чем их сверстники в Великую Отечественную. Какой у них досуг? Лазят по полям, ищут несобранную картошку. Там, где были плодопитомники или брошенные сады-огороды за лето что-то могло прорасти, перезимовав под снегом. Такие же одичавшие, как люди, растения. Чтобы прокормить целое поселение этого мало, но даже эти крохи явно собирают. А еще есть грибы, трава черемша, мелкая живность. Та же крыса с гнилой картошкой. Те, кто постарше, могут и "сталкерить". Смелости и смекалки хватит, чтоб на мотоцикле, на велосипеде или просто пешком добраться даже до Новосиба. Который вообще им должен казаться краем мира.

- Закурить не найдется? - вывел его из размышлений голос "интервьюируемого" с болезненной лысиной.

- Не курю.

- Это зря, - хмуро покачал головой мужик. - И прожить дольше не поможет.

- Похоже, вам здесь хреново живется.

- А вам до этого есть дело, да?

На это Данилову было нечего ответить. Его и так словно ушатом холодной воды облили.

- Ну ладно, - произнес он. - Будьте здоровы.

И под направленными ему в спину взглядами селян пошел обратно к своим. Только позже до него дошло, что пожелание здоровья звучало как жестокий сарказм. Еще бы сказал: "успехов".

"Не вышло из меня журналиста, - подумал он, - так же как и учителя".

Да и сама идея с хрониками была верхом кретинизма. Что это даст Подгорному, где свое горе можно есть полной ложкой?

Еще пятнадцать минут Александр потратил на то, чтобы сделать общие виды поселка издалека. Работающие люди - ну кто подумает, что они там мастерят домовину? Дети - те из них, что почище и выглядит понормальнее. Что там еще? Елочки, заборчики, грядки. А остальные кадры стер.

Можно было, конечно, поговорить со старостой, головой, ханом... или как там они называют этого мужика в круглой шапке. Но смысла в этом было не больше, чем в попытках влезть без мыла в чужую жизнь, полную проблем, суть которых они в Подгорном и так знали. И ничем не могли помочь.

Сгущалась темнота, слоистое закатное небо медленно меняло цвет от пунцового до темно-синего. В некоторых домах зажигались огоньки, явно свечки. Ложились спать тут рано. Где-то там над сельским кладбищем, отделенным от крайнего дома в ряду только неширокой дорогой, надсадно закаркала ворона. Жизнь налаживается, раз люди ее не трогали.