Галина Гончарова: Средневековая история. Тетралогия

— А мытье вообще вредно! Так и паст е р [2] Пастер — местный священник, прим. авт. Воплер говорит!

— Вот пусть он и не моется, пока не завшивеет, — не выдержала Аля. И видя огорчение старой женщины, тут же изменила тон с решительного — на ноюще-просительный. — Нянюшка, ну помоги мне, пожалуйста…

Няня (как же ее зовут, блин!) вздохнула и покачала головой:

— Лилюшка, вредно ведь…

— Няаааанююууууушка!

— Хорошо. Полежи пока, пойду, прикажу воды согреть. А приду — помогу тебе встать. Хорошо?

Аля закивала головой.

Няня выплыла за дверь. Девушка проводила ее задумчивым взглядом и принялась разглядывать комнату. Розовая жуть никуда не делась. Увы. Но теперь Аля разглядела ее попристальнее. И готова была поклясться, что тряпки на стенах были шелком. На окнах висели шторы, да такие, какие в наше время стоили бы бешеных денег — Аля в этом разбиралась. Одна ее подруга подрабатывала шитьем — и читала Але целые лекции о проймах, вытачках, клиньях, прошивках, вышивке крестом и машинной вышивке, разных видах швов… перечислять можно много и долго. Но отличить ручную работу от машинной строчки Аля бралась даже на вид.

Девушка перевела взгляд на шкафы.

Розовая громадная жуть. И скажите, кто сейчас делает столики из мрамора? Его ж не сдвинуть, да и упадет — развалится. А кресла? Их что — из целиковой сосны вырубали?

Вообще было такое ощущение, что это не кресло, а сундук, к которому приколотили весьма неудобную спинку и обтянули все это дело тканью. Розовой. В страшноватых золотых розах размером с капусту.

Жуть!

Над головой мерно покачивался балдахин, из которого давно надо было выбить пыль. А то скоро и золотых роз видно не будет.

Аля таки собралась с духом — и перевела взгляд на кровать.

Что тут скажешь?

Покрывало. Дорогое. Парчовое. Грязное донельзя. Тоже розовое. Явно ручной работы. То ли здесь по-другому не умеют, то ли, что ли…

Простыни. Розовые. Шелковые. Грязные и вонючие.

Аля зашипела сквозь зубы — и откинула их в сторону. Сколько можно бояться себя!?

Тушка кита. Розовая. Грязная. Вонючая. Жирная до беспредела.

Навскидку девушка дала бы себе килограмм сто — сто двадцать и размер 56–60. Аля едва не разрыдалась. Это ж надо было так неудачно реинкарнироваться.

Под одеялом туша лежала в розовой ночной рубашке из шелка. И это утешало. Если она так одета, она здесь не последний человек.

Но на диету садиться надо. И заниматься гимнастикой.

Кроме рубашки на туше присутствовали — золотой браслет с изумрудами шириной сантиметра три. И золотое же кольцо с зеленым камнем. На камне была вырезана маленькая корона, залитая золотом. Она что — принцесса?

Да нет, это уж вовсе чушь! Скорее это графская корона. Надо будет потом разобраться…

Скрипнули половицы за дверью. Аля поспешно накинула одеяла. В дверь вошли трое мужчин. Они тащили… больше всего это было похоже на здоровущее металлическое корыто. Памятник архитектуры грохнули на пол с таким гулом, что Аля даже испугалась — проломят еще полы на фиг! А потом они вышли, чтобы через десять минут вернуться с ведрами кипятка. Которые и начали выливать в лохань.

Три ведра кипятка, три ведра холодной воды. Еще два ведра принесли и поставили рядом с корытом.

Аля наблюдала за этими приготовлениями в тихом ужасе. А заодно разглядывала слуг.

Трое мужчин. Младшему лет восемнадцать. Старшему явно уже за полтинник. Среднему лет тридцать пять — сорок. Не больше. Все одеты в странную одежду типа лосин когда-то белого (ныне — грязно-белого) цвета и туники. Розовые. Кто б сомневался. Двое бородаты. Третий старательно лелеет несколько пробившихся волосков. Головы у всех непокрыты, но посыпаны чем-то вроде пудры. Волосы стянуты сзади весьма грязными розовыми лентами. На ногах у всех троих этакие войлочные боты «прощай, молодость, прости, красота».

Кошмар, одним словом. Интересно, все мужики здесь так ходят?

Ни одной пуговицы Аля на их одежде не заметила. Только завязочки. Как и на одежде своей служанки. Тоже вопрос. Их еще не изобрели? Тогда надо будет постараться. И патент заодно взять. На имя себя, любимой. Если тут это есть. А если нет — открыть мастерскую. Договориться с кем-нибудь… так, ладно. Куда-то она улетела мозгами в далекие края. А жить надо здесь и сейчас. То есть — хотя бы искупаться.

Мужчины вышли, и няня решительно подошла к кровати.

— Ну что, Лилюшка, вставай…

Аля попыталась встать. И едва не застонала от боли. Болели, казалось, все мышцы и каждая клеточка тела. Но она только стиснула зубы. Кто не стоял в боевых стойках по три-четыре часа, тот не знает, КАК могут болеть мышцы.