Александр Шуваев: Гном. Трилогия

Р."Мы" или "вы"?

А.Б.Безусловно, "мы". Я – носитель крайнего на данный момент, но далеко не предельного варианта именно что нормального мышления, получившегося в результате дикой случайности. Почти чистый образец, изучив который, люди лучше поняли, каким именно способом думают на самом деле.

Р.Но не до конца?

А.Б.Не до конца. Окончание этого процесса может привести к непредсказуемым последствиям. Совершенно непредсказуемым.

Р.Вы считаете себя первым?

А.Б.Не такой простой вопрос, как кажется. Сходным способом мышления обладал Эйнштейн, но сравнивать нас трудно. С одной стороны – он стартовал в новый способ мышления, будучи ученым‑физиком, а я – полуграмотным рабочим‑мальчишкой. С другой, – он самородок, а я – результат очень специфического обучения и еще более необычного практического опыта. А еще у меня с самого начала не было предрассудков "научного" круга. Мне и в голову не приходило задумываться об относительности массы или времени. Как вы не задумываетесь, на сколько именно сантиметров протянули руку, чтобы взять карандаш… Кстати, потом тоже не думал. По крайней мере, на протяжении долгого времени. Он, надо сказать, даже не пробовал постулировать и формализовать свой способ думать. А у меня… У меня с этим тоже были большие затруднения, но меня поправили. Было, знаете ли, кому.

Прототип I: образца 34

– Берович, ты еврей?

– Н‑не знаю. И сам деревенский, и родители из Телепневки, и деды с бабками. Крещенными считались, а так – не знаю, может и еврей… А почему вы спрашиваете?

– Да фамилия у тебя. И разговоры тоже самые такие… еврейские короче. Можешь починить "Рейнметалл" или нет? Да или нет?

– Так там, товарищ Серегин, патрубок лопнул. На гидравлике. Потому и поршень покоробило. Хорошо – остановил его Вавилов, а то и цилиндр бы того… Нету этих запчастей. Поставить – дело нехитрое, а вот запчастей нету. К фирмачам надо.

– Ты понимаешь, что без этого станка весь план летит, ты понимаешь, а? Это же прямое вредительство выходит! Кто из мастеров такие запчасти может?

– Н‑не знаю, – Берович в сомнении покрутил головой на длинной, кадыкастой шее, – все‑таки наверное нет. Сделать – сделают, но как работать будет, это хрен его знает… В поршне так точно нужного зеркала не наведут… Не было бы хуже, мало того, что запорем станок, так еще фирмачи пеню наложат, сопровождение бросят. За контрафакт.

Он произнес мудреное слово с видимым удовольствием, и это ввело завцеха товарища Серегина в еще большее раздражение. Некоторое время он исключительно грубо, но при этом скучно и однообразно, с бесконечными повторами ругался, за чем Берович наблюдал с непонятным интересом, а потом успокоился:

– А ты сам? Как‑то там по‑своему – можешь?

– Так ведь не положено, – с сомнением протянул молодой наладчик, он же ремонтник, – говорю ж – контрафакт…

– Слушай, Берович, ты что – еврей? Можешь или нет?!

– Ну, – промямлил тот, старательно глядя в сторону, – вообще‑то могу…

– Так чего столько времени мозги засирал!? А?! Нет, ты все‑таки еврей. Нормальные люди так себя не ведут.

– А за вредительство отвечать кто будет, если что?

– Да ты же и будешь, можешь не сомневаться.

– Да не, Валентин Трофимыч, работать‑то оно будет… Только ведь и так просто могут донести.

– А ты помалкивай больше, помалкивай, – оно и не узнает никто…

А он пошел к самодельному кристаллизатору собственной конструкции и, как обычно в последнее время, и все чаще, сделал. Он пока, по молодости лет, даже не догадывался, что стал на заводе своего рода палочкой‑выручалочкой. Не то, чтобы знаменитостью, но что‑то в этом роде. Это в большей степени характерно для традиционного общества: существуют некие жизненные реалии, о которых все знают, но почти не говорят, поскольку не принято и противоречит официальной морали. Вот, говорят, на деревне непременно есть колдун, шлюха (как вариант – сестры‑шлюхи, непременно дочери шлюхи‑матери), вор и придурок. Все про них знают, а говорить не принято. А на заводе был Саня, тоже постепенно становился такого вот рода реалией. Поколдовав когда час, а когда сутки, он делал любые детали, причем хорошо и надежно. Детали шли взамен вышедших из строя, а еще на немудрящую технологическую оснастку, которая крепко помогала вытянуть план. Он это как‑то сразу видел, что за чем соединить, да как за один проход сделать три операции.

А потом на заводе случился аврал. Худой, с раздвоенным подбородком дядька, очень похожий на какого‑то немецкого черта, статую которого он видел на экскурсии в музей, метался по заводу, переворачивая все вверх тормашками. Ругался, грозил и пугал, полномочия у него и впрямь были такие, что напугаешься, но большого толку не было. Чем больше пугалось начальство, тем меньше соображало и тем меньше порядку было. Дядьку тоже можно было понять: сроки по двигателю летели, и если опытный экземпляр заявленного "М" не поспеет к испытаниям, то судьба его, скорее всего оказалась бы незавидной. Посадили бы – почти наверняка, но могли и расхлопать под горячую руку. Запросто. И дело‑то поначалу показалось немудреным: есть краденый "француз", осталось слизать так, чтобы подошло к родным осинам и нельзя было бы придраться, но не тут‑то было. Базы были наперечет, нагрузка страшная, выбирать не приходилось, и вот на этой, конкретно на этом заводе, ни черта не выходило. Аккуратные, изысканной формы детальки "француза" тут изготовить не могли. Когда пробовали, то получалось такое, что оставалось только бессильно материться.