Джош Вайцкин: Искуство учиться

Однажды в субботний полдень среди зрителей появился высокий мужчина. Он внимательно наблюдал за тем, как я играю блиц со своим другом Джерри. Я заметил его, но игра целиком поглощала внимание. Через пару часов этот человек подошел к моему отцу и представился Брюсом Пандольфини, мастером спорта по шахматам и преподавателем шахматной школы. Брюс сказал, что я очень одаренный мальчик, и предложил учить меня.

Оказалось, мой отец помнил Брюса как комментатора (вместе с Шелби Лиманом) исторического матча между Бобби Фишером и Борисом Спасским за звание чемпиона мира в 1972 году. Этот матч политизировал шахматы: он представлял собой вызов времен холодной войны со стороны советского чемпиона и всей его команды из сотни тренеров и помощников, брошенный дерзкому американскому бунтарю, всю подготовку к матчу проведшему в одиночку, запершись в комнате без окон. Фишер сочетал в себе качества Джеймса Дина и Греты Гарбо — Америка была очарована им.

На противостояние двух великих шахматных мыслителей влияло множество политических факторов. С течением времени матч все в большей степени становился воплощением холодной войны. Генри Киссинджер звонил Фишеру со словами поддержки; политики обоих противоборствующих лагерей внимательно следили за ходом каждой партии. Мир, затаив дыхание, слушал простые и доступные репортажи Шелби и Брюса, сделавших шахматы частью повседневной жизни. Выиграв матч, Фишер стал знаменитостью международного масштаба, а шахматы обрели невиданную популярность в США. Внезапно эта игра встала в один ряд с баскетболом, футболом, бейсболом и хоккеем. А в 1975 году Фишер исчез, вместо того чтобы защищать свой титул. Шахматы сразу отошли в общественном сознании на задний план. С той поры американский шахматный мир ищет нового Бобби Фишера, способного вернуть к этой игре всеобщее внимание.

Двадцать лет назад именно Шелби и Брюс захватили воображение моего отца, поэтому было что-то невероятное в том, что именно Брюс предложил обучать его бурлящего энергией шестилетнего сынишку. Я оказался в замешательстве. Шахматы были для меня лишь развлечением, а парни в парке — моими приятелями. Они хорошо учили меня. Зачем мне какие-то другие учителя? Шахматы стали моим приватным миром, наполненным фантазиями. Чтобы позволить кому-либо вторгнуться в свой мыслительный процесс, я должен был доверять этому человеку. Прежде чем начать совместную работу, Брюсу предстояло преодолеть это препятствие.

Наши первые занятия весьма мало напоминали уроки шахматной игры. Брюс понимал, что гораздо важнее лучше узнать друг друга и подружиться. Поэтому мы беседовали о жизни, спорте, динозаврах и других интересовавших меня вещах. Но как только речь заходила о шахматах, я становился на редкость упрямым и наотрез отказывался забыть о собственных идеях и следовать формальным инструкциям.

Я упорно держался за вредные привычки, приобретенные в парке, например выдвигать ферзя вперед в самом начале игры. Это типичная ошибка многих новичков: ферзь — одна из наиболее мощных фигур в шахматах, поэтому они стремятся ввести ее в игру как можно раньше. Если вам противостоит игрок невысокого класса, неспособный парировать простую атаку, такая стратегия дает желаемый результат. Но проблема в том, что хотя ферзя нельзя разменять на фигуры оппонента без существенных потерь, он может преследовать его по всей доске, одновременно систематично выводя на ударные позиции менее ценные, но вполне дееспособные фигуры и отражая примитивные атаки одинокого ферзя. Звучит вполне логично, однако я отказывался признавать эту логику, поскольку выиграл так много игр с помощью свободно блуждающей по доске «королевской фигуры». Брюсу не удавалось убедить меня рассуждениями — ему предстояло доказать правоту своих слов на деле.

Брюс решил, что мы проведем серию блиц-партий вроде тех, которые я играл в парке. Каждый раз, когда я совершал грубую ошибку, он напоминал мне о базовом правиле шахматной игры, которое я при этом нарушал. Если я отказывался исправиться, он последовательно извлекал преимущества из моей ошибки, пока моя позиция не разваливалась. С течением времени он завоевал мое уважение и доказал правильность своих мыслей. Мой ферзь все чаще выжидал удобного момента, чтобы вступить в игру. Я научился выдвигать вперед фигуры, контролировать центр и систематически готовить атаки.

Завоевав мое доверие, Брюс обучал меня на моем же собственном опыте. Однако оставалось преодолеть еще одно серьезное препятствие — мою горячность. Я был одаренным ребенком с хорошо развитой интуицией, легко одерживавшим победы над соперниками, не получившими классической подготовки. Теперь следовало научиться сдержанности и добавить к интуиции знания. Брюс выбрал правильную линию. Он старался научить меня дисциплине, не разрушая моей любви к шахматам и не подавляя моего темперамента. Многие учителя не понимают необходимости такого баланса и пытаются вылепить из учеников подобия самих себя. На протяжении карьеры я сталкивался с несколькими эгоцентричными инструкторами и пришел к выводу, что их методы подготовки разрушительны для учеников в долгосрочной перспективе — и уж точно не срабатывали со мной.