Майкл Каннингем - Плоть и кровь

— Мы вернемся через полчаса, — ответил он.

— Ладно. Пока.

Он вышел в дверь, Бен за ним. Джамаль быстро оглянулся на мать, тетю и дядю. И подумал об океане, о холодном зеленом нигде. И о своем большом двоюродном брате, нервном и незнакомом, как лошадь.

На улице он спросил у Бена:

— Тебе и вправду интересны видеоигры?

Бен дал вопросу повисеть в воздухе, потом упасть и взглянул на землю, туда, где он остался лежать.

— Наверное, — ответил Бен. — А тебе нет?

Бен думал, что ответы бывают правильные и неправильные. И хотел получить правильный.

— Можно и поиграть, — ответил Джамаль. — Мне-то все равно, я просто хотел убраться оттуда.

— А, — произнес Бен.

Они пошли по авеню Б на север, к парку. День был холодный, солнечный, отовсюду неслись звуки радио. Навстречу им шла женщина с надетой на голову коробкой, крича что-то о заговоре голландцев и евреев. Одета она была в пончо с изображением родео — бледные ковбои, арканящие бледно-синих быков.

— Похоже, она чокнутая, — сказал Бен.

— Похоже.

— А с тем чокнутым ты еще водишься?

— С каким?

— Ну, с тем, который женские платья носит.

— А, с Кассандрой. Она не чокнутая.

— У меня от него мурашки по коже бегут, — сказал Бен.

— О Кассандре следует говорить «она».

— Почему?

— Из вежливости, — ответил Джамаль.

Бен кивнул. Он верил в правила какого угодно рода.

Они шли по парку мимо палаток бездомных. На скамейке сидел рядом с собранными им кусками грязного поролона старик, сидел и облизывал обрывок фольги, ослепительно, точно драгоценность, сверкавший под солнцем. В бороде старика подрагивали прожилки спагетти.

— Кошмар, — сказал Бен.

— Чшш, — отозвался Джамаль. — Он может услышать тебя.

Какое-то расстояние они прошли молча. Джамаль ощущал себя человеком, ведущим по улицам своего квартала лошадь. Белую лошадь, прекрасную, но пугливую и отчаянно стремящуюся всем угодить.

— Давай не пойдем в видеосалон, — предложил он.

— Ладно.

— Просто спрячемся ненадолго.

— Что?

— Пошли.

Джамаль привел Бена к заброшенному дому на Одиннадцатой стрит, такому же безумному, как та женщина с коробкой на голове, такому же распадающемуся и пустому. Крыша его провалилась, на верхнем этаже выросло деревце, отчего дом казался коронованным ветвями. Доски, которыми были когда-то забиты окна, отвалились, зато в некоторых из них еще уцелели треугольники стекла.

— Ты собираешься войти туда? — спросил Бен.

— Да.

У парадного крыльца дома Бен нерешительно замялся. Всхрапывавший и рывший копытами бетон, издававший нервное ржание, он готов был рвануть отсюда с места в карьер. Но Джамалю мысль завести своего двоюродного брата в это рискованное с виду безмолвие нравилась. Ему казалось правильным затащить Бена в место, которое не было частью привычного мира. Это походило на то, чего он хотел для себя: стать невидимкой.

— Я тебе кое-что покажу внутри, — сказал Джамаль.

— Не уверен, что мне этого хочется, — ответил Бен.

— Да пойдем же.

Джамаль взбежал по растрескавшимся ступеням крыльца, оттянул в сторону доску, висевшую на одном гвозде и перекрывавшую дверной проем. Остановился, ожидая. И спустя мгновение Бен, терзаемый муками боязливой уступчивости, присоединился к нему.

— Думаешь, это не опасно?

— Не опасно. Я сюда часто прихожу.

Он ввел Бена в вестибюль, пахнувший штукатуркой, мочой и гнилью. На стене завивался в трубку последний, еще уцелевший клочок обоев — пухлые, ржавых тонов цветы. Надломленные ампулы на полу, влажные и безмолвные. Мглистый свет.

— Вон туда, — сказал Джамаль и пошел вверх по лестнице. Перила ее давно уже отломали и сожгли в кострах, половина ступенек исчезла, однако подниматься по ней было не так уж и трудно. В одной из глядевших во двор комнат второго этажа ворковал голубь.

— Ты уверен, что это не опасно? — спросил Бен.

— Да.

Скорее всего не опасно. Здесь можно было наткнутся на одного-двух торчков, но ведь они — люди безвредные. В большинстве своем. Мать и Кассандра убили бы его, если бы узнали, что он заглядывает сюда, однако ему требовалось именно такое место, уединенное, не составляющее часть общего порядка вещей.

Он шел с Беном по коридору второго этажа. Пустые дверные проемы вели здесь в комнаты, также пустые, если не считать брошенных в них бутылок и шприцев да отсыревших матрасов. В одной из них стояла пара женских ярко-розовых туфель на платформе — надменные и одинокие ключи к тайне, от попыток разрешения которой все уже давным-давно отказались.