Майкл Каннингем - Плоть и кровь

— Мама в доме? — спросил он.

— Aгa.

— Вы уже готовы ехать?

— Да.

Отец коснулся рукой его плеча. Рука сказала Бену, что пора успокоиться, пора подумать о точности и сдержанности движений. Как раз таким, по представлениям Бена, отец и был на работе, — он прикасался к людям, компьютерам, телефонным аппаратам и призывал их всех идти вперед, к созданию более строгого мира, в котором добро будет вознаграждаться, а зло изничтожаться. Бен перестал избивать воздух и пошел с отцом к дому, в котором их ждала мать.

Она сказала отцу, что рада видеть его. Быстро, чтобы разом покончить с поцелуями, поцеловала отца в губы, достала из сумочки темные очки.

— Здравствуй, Тодд, — сказал дедушка, а затем он и отец Бена пожали друг другу руки — по-мужски, демонстрируя и безобидность своих намерений, и свою силу. Магда тоже пожала руку отца — она не целовалась ни с мужчинами, ни с женщинами, — но Бен видел, что она думает о ювелирных магазинах и о внутренности своей сумочки, этом совершенстве золота и черноты. Магда целиком ушла в спокойные помыслы о порядке. Завтра она поедет в переполненный платьями Нью-Йорк.

— Нам надо спешить, милый, — сказала мать Бена отцу. — Ты запоздал.

Отец Бена пожал плечами, специально для дедушки. Оба они — безобидные труженики, пытающиеся выжить в мире, которым правят женщины. Но дедушка этого сигнала не принял. Он только пофыркал на его обычный манер: храк, храк, храк — и звучно чмокнул мать Бена в щеку.

— Помидоры взяла? — спросил он ее.

— Да, — ответила она немного надтреснутым голосом. Помидор был повинен в существовании Магды; рак убил их соседку, миссис Маршалл.

— Ну обними меня, — сказал дедушка Бену, и тот отдал себя на милость его больших щетинистых рук. Запах дедушки, сладкий, острый, мускусный запах его дыхания. Бен выбрался из дедушкиных объятий. Теперь он свободен и может стать никем.

Его отпускали назад, к притязаниям обычного дня. Магда оделила его сухим поцелуем, похоже, она все еще думала о платьях, о раке, об утраченной ею безопасности других стран. Он пошел с родителями к машине, забрался на заднее сиденье и смотрел, как дом дедушки исчезает в плоском, струистом мерцании других домов и картофельных полей.

— Как все прошло? — спросил отец Бена у матери.

— Нормально, — ответила она. — Как обычно. Ты бы все-таки не запаздывал.

— Старался как мог.

— Магда еще больше растолстела. Скоро в доме помещаться не будет.

— Наверное, твоему отцу нравятся увесистые женщины, — сказал отец Бена.

— Будь добр, не шути на этот счет. Шути на какой-нибудь другой.

Мать Бена сняла темные очки, протерла их подолом юбки, надела снова. И повернулась к Бену.

— Ну что, милый, — сказала она. — Дело сделано. Может, заедем пообедать в «Пи-Джи»?

— Конечно, — сказал Бен. Он видел, что его радость радует мать. Машина неслась вперед по теням листвы и полоскам солнца. Мать снова была счастлива, ей снова ничто не грозило. Она шепотом напевала что-то, перелагая свою радость на музыку.

— Какое все-таки облегчение, — сказала она отцу Бена, — выбраться оттуда.

— Ты выполняла свой долг, — ответил отец.

— Знаешь, что они нынче строят? Фонтан. Теперь, выходя из парадной двери, ты будешь нос к носу сталкиваться с гипсовым дельфином, сплевывающим в раковину.

— Да не заводись ты так.

— Это постыдно. Кем они себя воображают, царем и царицей Савскими?

Бен сидел сзади, держа на коленях пакет с дедушкиными помидорами. Он опустил руку в пакет. Нащупал помидор, еще теплый от солнца, и разрешил себе ненадолго стать другим — слабым, молчаливым, желающим лишь одиночества и сна.

1987

Идея «дамских завтраков» принадлежала Кассандре. Поначалу Мэри отвечала ему отказами, говоря, что у нее назначена другая встреча, или разыгрался синусит, или просто много работы по дому. Однако Кассандра продолжал звонить, проявляя монументальное и странно простодушное терпение (неужели он не понимает, что его не хотят видеть?), и в конце концов Мэри сдалась. Хорошо, она приедет в город и позавтракает с Кассандрой. Да, в час тридцать следующего понедельника, по такому-то адресу в Гринич-Виллидж. Нет, не волнуйтесь, она это место найдет.

Да и что ей еще оставалось? По сути дела, Кассандра был единственной ниточкой, связывавшей Мэри с Зои. Невесть по какой причине Зои, судя по всему, доверяла этому господину. Зои выбрала его в крестные матери (ее обозначение) своего ребенка, хотя, разумеется, настоящим крещением происшедшее не назовешь, и, опять-таки разумеется, уговорить Зои окрестить ребенка по-настоящему, в церкви, невозможно. Отношение Мэри к последнему обстоятельству было довольно сложным. С одной стороны, она не могла не думать о душе ребенка. А с другой — испытывала, что уж тут отрицать, определенное облегчение от мысли, что ей не придется идти в собор Святого Павла и обсуждать с отцом Макколи частности крещения незаконнорожденного наполовину чернокожего младенца, отец которого обретается бог знает где, а мать выбрала в крестницы мужчину, очень даже способного явиться на крестины в парике и женском платье.