Михаил Поляков - Нам бы день продержаться. Дилогия

– А, ну да, ты ж в баньке паришься! – подлил масла в огонь интриги Володька. Часовой на вышке внимательно подслушивал, развлекаясь звуковым оформлением вида, открывающегося с трехсотметровой высоты над заставой.

– Не понял? – озаботился Валерка отсутствием информации. – Я ж вроде не в заслоне? Шо, «в ружье!»? – запереживал он, передразнивая украинский выговор Бойко с чувашско-русским акцентом, лично синтезированным им самим.

За свою службу однажды Будько уже выпрыгнул со всеми по команде «Заслон и тревожная группа! – В ружье!» и запомнил это событие навсегда.

Заслон, в котором он оказался раз и впервые за целый год, по ошибке, в густющем, как молоко, тумане, а вернее облаке, перелетел на галопе и рыси линию границы и поскакал в ИРАН к поселку, в котором расположился жандармский пост. По дороге, вернее тропе прикрытия, плавно переходящей в дорожку для ишаков местных селян, как раз шел караван этих животных. Каждый ослик был нагружен с крестьянской основательностью дровами, нарубленными на нашей территории, размером этак примерно в три раза больше самого ослика.

Если посмотреть со стороны лейтенанта, плохо знающего линейку 28, то заслон и все находящиеся в нем свято верили и показывали, что галопируют по своей земле. А старослужащая половина заслона делала вид, что это так и есть. Интересно ж было без визы за границей погарцевать. Следовательно, караван с дровами, нарисовавшийся на узкой тропе, это суперборзость местных забугорных беспредельщиков. Оная наглость должна была быть незамедлительно пресечена и показательно наказана без применения огнестрельного оружия по людям, но жестоко и в то же время дипломатично.

Особенно дипломатично и миролюбиво прозвучал выстрел вверх из автомата каптера для придания большей паники как находящимся на пути домой персам, так и их животным. Инициатива каптенармуса заставы, одобренная лейтенантом, имела положительный эффект для наступающих на Тегеран пограничников. Ишаки, взбудораженные неслыханным и резким звуком, попытались развернуться и посмотреть и выяснить: «Это что ж там такое и так громко хлопнуло?» Хозяева ослов также проявили любопытство. После выстрела на мирный иранский караван с уворованными у нас в больших количествах дровами неслась, улюлюкая и увеличиваясь в размерах, кавалькада из одиннадцати всадников. Мчащиеся на гражданскую колонну из клубов облачного тумана кавалеристы угрожающе держали в руках снятые из-за плеч автоматы Калашникова, недвусмысленно удерживая их руками, перевитыми ремнем АК и АКСов, за тонкий ствол на лихом замахе.

Стрелять-то в нарушителей границы, которые ее перешли с хозбытовыми целями, строго запрещено. А поди угадай, с какими они задачами переехали таким табором к нам? И шо там у них у каждого под широкими одеждами? И в громадных кучищах дров, навьюченных на маленький тягловый скот? Вот народ и собрался, не нарушая инструкций, по русской традиции, заложенной еще гвардейцами Петра, выпнуть супостатов с нашей священной и неприкосновенной туркменской земли, не применяя оружия, почти в кулачки. Позорно, обидно и так, чтоб запомнили мусульмане, чей бог тут главнее! Православный, «кунешно», как говорил сын предыдущего начальника заставы! И исключительно надавать им люлей в образе русского пограничника украинской, чувашской, мордвинской, татарской, бурятской, белорусской, мордовской, башкирской и армянской национальности (остальные нации службу несли и в тревожке состояли).

Результат действий надвигающейся конармии и выстрела превзошел все ожидания, как наши, так и иранцев. Тем более, что клубящиеся фигуры всадников больше напоминали ночной кошмар, чем наших дисциплинированных хранителей границы в зеленых погонах. Ишаки заорали невпопад, не по команде и не в ногу. Рев самих себя всполошил животных и людей еще больше, чем надвигающаяся карающая длань заслона наших пограничников. Животные сделали несколько резких движений, чтоб сбежать подальше, чего им категорически противопоказано было делать в узости горной тропочки. И тут же завалились ногами в небо и в сторону, встать невозможно – тяжесть дров давит к камню гор. В воздухе поднялась пыль, мелькают копыта перевернутых транспортных средств. Погонщики, сбитые малыми родичами лошадей, выбираются ползком на тропу, а по очищенной от татей тропе уже гордо скачут, меняя направление ствола оружия в руке, интернациональные русские пограничники. Гогочут от удовольствия. И пугать не надо. И тут Бадья, впервые попавший в заграницу, но еще не знающий об этом, видит лежащий на тропе настоящий капиталистический колун, мечту любого высокогорного повара. И что делает этот тип? Он забывает, что прежде всего он пограничник. А потом повар! Привычка хватать то, что плохо лежит, тут же телепатически и воздушно передается от иранцев товарищу ефрейтору Будько. И заражает его мгновенно. Период инкубации болезни длится еще меньше, когда в голове у повара возникает видение дровяного склада с исполинскими в обхвате заготовками и треснутый обух своего собственного колуна, воткнутого в колоду.