МИХАИЛ - СУПОСТАТКА

прорубил оконце, в которое и вывел раструб трубы. Продолжил еѐ - на метр вверх -

набором керамических муфточек. В целом моѐ "произведение" походило на забавного

пузатенького слонѐнка, который пытается пролезть в "игольное ушко". Штукатурить

закончил уже ближе к полночи.

Минут пять меня бил мандраж, руки тряслись так, что зажигалка в пальцах

дѐргалась, словно живая. В какой-то момент мне даже показалось: если печь не

заработает, то просто остановится сердце от отчаянья и обиды.

С минуту, зараза, дымила,- я уже сжимал кулаки, готовый вот-вот кинуться и

разнести "слоника" по косточкам,- а затем... загудела, точно паровозная топка.

Теперь печь ещѐ больше походила на слоника: пыжится бедный, пыхтит, кряхтит,

вспотел весь, - пар во все стороны, - ан пролезть в оконце не может.

А я... я гладил его нагревающийся бок, вдыхал сладковатый парок сохнущей глины,

и, как баба, плакал.

Выспался расчудесно! Впервые раздевшись до трусов и не зарываясь в шкуры.

Разбудил меня оглушительный стрѐкот сороки. Похоже, она сидела на трубе и

орала в неѐ: мол, что за хреновину тут понаставили.

В избе царила утренняя свежесть и прохлада. Белый в ржавых пятнах Слоник

устало спал, уткнувшись лбом в стену.

Подъѐм, дружок, хватит дрыхнуть: работы непочатый край!

Сегодняшний день целиком посвящу решению второй задачи "нацпроекта":

утепление избы. Снаружи пока ничего делать не буду, а вот изнутри стены оштукатурю. И

на пол, как задумывал, выложу плитку.

Распахнул дверь, вдохнул полной грудью свежесть утра и, будто глотнул чудо-

зелье: свежесть растеклась по жилам, обострила слух, зренье, отдохнувшие за ночь

мышцы до краѐв заполнились юношеской силой и восторженной бодростью, мысли стали

ясными, чѐткими, сердце сладко затрепетало жаждой любви.

Ах, боженьки ты мой, как хорошо-то!

41

Ступаю босыми ногами на влажный чурбачок, исполняющий роль крыльца, тело в

истоме вздрагивает, ответно выбрасывает сноп тепла.

Выбегаю на середину двора:

-Здравствуй, утро!

Что-то недовольно буркнули, чавкая, Машка с Борькой. Ругнулась, сорвавшись с

трубы и улетая вглубь леса, сорока.

-Эх, вы, темнота. Ничего-то вы не понимаете...

Я прошѐл по росной траве весь двор, поздоровался с юными сестрѐнками

берѐзками, погладил шершавый бок бузины, бросил общий "привет" шеренге кустарника, почтительное "будь здоров" дубу, присел у камня:

-Доброе утро, Даша. Представляешь: хожу по двору, как обкуренный. Всем доволен,

всех люблю, даже вот эту букашку, что ползѐт по краю твоего камня... Казалось бы, что

такого особенного произошло? Ну, соорудил печь, ну, впервые славно выспался, ну,

дивное утро... и что? Как ты всѐ это объяснишь? Не знаешь. Вот и я пару минут назад не

знал, а теперь отчѐтливо понимаю. Все эти дни, Даша, я как кораблик метался, суетился у

берега, не зная где пристать, где бросить якорь... чехарда в голове... Печь в избе - это

мой якорь. Всѐ: якорь брошен, трап спущен на берег - здесь будем жить. Прояснилось в

голове, в душе наступил покой. И только сердце чего-то там, едва слышно, ропщет, чем-

то недовольно... Я-то знаю, чего ему хочется... но, хочется - перехочется. Будем жить, Даша...

Да, ты случайно не видела: приходила Раиса Федоровна? Угощение исчезло, но

она ли взяла? Увидишь - скажи. Ладно, пока, пока. Пойду заниматься делами...

Всѐ было как всегда: умывание, завтрак, работа. И всѐ же не так: исподволь

набегало и, смутив душу, убегало предчувствие чего-то необычного.

Что-то должно произойти. Что? Когда? Хорошее или плохое? Так замучил себя

вопросами, что в итоге, напрягся, стал поминутно оглядываться, озираться. Пришлось

себя обругать нехорошими словами, только тогда пришѐл в норму.

После завтрака дважды сходил за глиной, затем драл лыко. Из-за отсутствия

штукатурной сетки, решил сделать еѐ имитацию: забью в щели дубовые колышки, оплету

их лыком, вот и будет штукатурная сетка. Слоник своим теплом скоренько высушит

штукатурку - и будет окэй.

После обеда придѐтся сходить за мохом - потуже законопатить щели. Заодно и

силки-петли проверить.

Предчувствие не обмануло!

Собирая на болотце мох, я вдруг, почти рядом, услышал фырканье, затем глубокий

вздох. Резко обернулся и, невольно, вскрикнул: метрах в десяти от меня стояла рыжая

рогатая корова. Самая домашняя настоящая корова! На шее у неѐ сохранился ошейник,

на котором, очевидно, висел колокольчик. Судя по раздутым бокам, корова беременна,