Alexandr - Воспоминания глупого кота

- Только до понедельника, мамочка. В понедельник, перед уроками, я должна отнести его Давиду. Он оставил мне его только до понедельника. Дело в том, что в конце недели он едет с отцом, а его мама...

То, что Давид уезжал с отцом, вероятно, было очень веской причиной. Бегония-мать не сопротивлялась. Она только сказала, как делает это всегда, когда ее чувства борются с долгом:

- Посмотрим, что скажет отец.

Сказав, как всегда: “ни за что”, отец впоследствии ограничился напоминанием, что в понедельник Бегония должна будет непременно снова вернуть меня моему хозяину.

Это были два очень странных и необычных дня. Лучше сказать более насыщенных. Я переходил с рук на руки, кочевал с коленей на колени, побывав у всех, кроме отца, который никогда не брал меня на колени. Несмотря на настойчивость детей, он так и не захотел попробовать мягкость моей шерстки. Но вот дети прекратили этот круговорот и череду своих начинаний. Они свалили в кучу ворох одежды в углу кухни, почти под микроволновкой и положили меня туда, чтобы посмотреть, как мое тельце уместится в этой груде. А на всякий случай, вдруг мать Давида забыла, с краю от меня они поставили желтенькое блюдечко с молоком. Но я чувствовал скорее любопытство, чем голод, так что я довольно долго медлил, прежде чем решиться лизнуть эту белейшую жидкость. Мне больше пришлась по душе компания, нежели пища. Множество глаз, жадно следящих за неповоротливыми и слишком неуклюжими движениями моих слабых лапок, ведь я еще не привык к полу. Кроме того, плитка на полу такая блестящая и сверкающая, что я неизбежно тыкался в нее мордочкой, как только пытался переставлять лапки одну за другой.

Моя неуклюжесть и неповоротливость без конца вызывали у них смех, за исключением тех моментов, когда мое падение сопровождалось звуком удара. В этом случае они пугались и все, как один, разом бежали мне на помощь. Поэтому уже тогда я смекнул, что этим обстоятельством не мешало бы несколько позлоупотреблять. Я стал громко шлепаться, причем гораздо чаще, чем должен был.

Вскоре я понял, что выйдя из кухни, я чувствовал себя увереннее, потому что во всех остальных комнатах, за исключением ванной, в которой тоже была плитка, пол был деревянный, его еще называют паркет. К тому же пол был застелен коврами, которые были мне наилучшими тормозами, когда я ударялся в бега от сильного испуга, играя, или паясничая.

Таким вот образом, немножко глуповато, я начал знакомиться с моим новым жилищем, показавшимся мне тогда огромным для моих слабеньких в то время силенок. Я терпеливо принялся за дело. Когда дети уходили в школу, а Бегония-мать направлялась в ванную, или возвращалась в кровать досыпать, я выглядывал на балкон через стеклянную дверь столовой, выходящую в парк. Если я видел, что дверь открыта, то опасливо выходил на балкон подышать, чувствуя нежный ветерок, игравший средь тополей. Этот парк с его зеленью и мощеными дорожками я открыл гораздо позднее, уже прожив в доме несколько недель и осмелившись забраться на подоконник комнаты Хавьера и Хайме с внешней стороны. Я отлично видел деревья до самых их верхушек, потому что они росли гораздо выше третьего этажа нашего дома. Однако ж, черт возьми, какой же я глупый! Ведь я забыл рассказать вам, как я окончательно остался в этом самом моем доме.

Вот что произошло в тот самый день, когда я должен был вернуться к Давиду. Этот день был первым, когда снова нужно идти в школу, после двух дней, когда никто не встает на рассвете, кроме отца. Это Бегония-мать вспомнила, что меня должны отнести и отдать хозяину. Мать сказала, конечно, что нужно, но когда пришел тот, кто всем заправляет, он взял меня на руки и, не спеша, долго ласкал, не так, как прежде, и сказал мне:

- Как жаль, что ты должен уйти…

Я уже понял это. И даже приготовился к путешествию. Мне никогда не нужны были чемоданы. Поскольку я понимал, что должен уйти, я не стремился добиться ребячьей привязанности ко мне, кроме как непроизвольным скольжением, вызывающим бурю смеха, и моей естественной склонностью быть неможечко шутом. Это качество я открыл в себе очень быстро, вот только не знаю, на радость или на беду. Но, что тут поделаешь, вот такой уж я есть. Как только я вижу к себе расположение, я стараюсь, как могу, потому что мне очень нравится веселить людей, делая их счастливыми.

Короче, я снова оказался на руках малышки Бегонии по дороге в школу. Девчушка елееле плелась, думаю, скорее потому, что хотела подольше подержать меня на руках, ощущая мое тельце, нежели из страха споткнуться о выступающие дорожные плитки. Когда она вошла в школьный дворик, я плохо понимал, что произошло, потому что тут же меня оглушили ребячьи крики. Все хотели меня потрогать и поносить на руках. Я испугался и даже подумал, что пришел мой последний час. Вероятно, я дрожал, как осиновый лист, как верхушки тополей, когда на них обрушивается сильный ветер, гуляющий над парком.