Казакевич Максим - Двое из будущего

- А ну не сметь, курицы! Не трогать его! Пусть полиция разбирается.

И они отхлынули, беспрекословно послушавшись московского купца. Лишь кинули в сторону преступника трехэтажные проклятия, да оплевали гнусную рожу.

- Ты как Семен? - крикнул я своему телохранителю.

- Нормально, Василий Иванович, - пробасил он и смачно вмазал каблуком сапога по ребрам связанного. Тот жалостливо ойкнул и замер, боясь получить еще. - Хорошо, что он в нашу сторону побежал, а то б ушла гадина.

Минут через тридцать подъехал Хруцкий с подчиненными. Спрыгнул на землю, покряхтел для солидности, расправил бравые усы и величественным шагом направился ко мне. Подойдя на несколько шагов, он меня узнал.

- А-а, это вы, господин Рыбалко.... Как же вы так?

- Да вот, опростоволосился немного, - пожал я беспомощно плечами. - Втерлись в доверие, а затем пырнули ножом.

- Ага, понятно, - кивнул околоточный и саркастично добавил. - Не дорезали, значит, вас? Небось, еще и нападавшего задержали? Да?

Я скромно кивнул, чем вызвал у Хруцкого неподдельное удивление.

- Неужели? И где же он?

Ему с готовностью показали спеленатого убийцу. Хруцкий подошел, ухватил его за подбородок, безжалостно повертел из стороны в сторону.

- Нет, этот подлец мне не знаком. И кто ж его так знатно связал?

Семен приподнял картуз.

- Это я его так.

Хруцкий смерил его внимательным взглядом.

- Казак, небось?

- Так точно. Хорунжий Донского четырнадцатого полка, - с достоинством ответил Истомин.

- Понятно. А морду негодяю кулаком вы выровняли?

- Не кулаком, - ответил довольный Истомин и продемонстрировал околоточному массивный набалдашник своей трости. - Вот этим.

Хруцкий понимающе хмыкнул в усы, а затем обратился к своему подчиненному:

- А ну-ка, Ванин, перетаскивай этого субчика к нам, да вези в участок. Там обстоятельно с ним побеседуем. А вы, господин хорунжий, слезайте-ка со своей телеги, говорить будем.

И околоточный учинил нам небольшой допрос. Что, да как, да почему. Вызнал самую суть, что-то записал в блокнотик. При упоминании про "привет от Баринцева" помрачнел лицом и недовольно пробурчал:

- Ох уж мне эти красивые жесты.... А нож-то где?

Ему подали мокрый от крови и пролитого коньяка пиджак. Он удивленно посмотрел на пробитую фляжку из которой торчал на пару сантиметров клинок. Потом попытался вытащить нож, но не смог. Тогда он покачал головой и сказал мне с некой ноткой восхищения:

- Под счастливой звездой вы родились, господин Рыбалко. Это ж надо так удачно нож поймать! В сердце, похоже, метил, подлец.

Очень скоро он сделал свою работу, спрятал блокнот в карман кителя. Вытер платком влажный лоб и сказал:

- Ну-с, пожалуй, мне тут делать больше нечего.

- Неужели вы уходите? - спросил я.

- Да, господин Рыбалко, я свою работу сделал. Теперь ждите, когда вас вызовут на допрос. Я надеюсь, вы подлечитесь довольно скоро и ничто вас не задержит в постели.

- Подождите, - остановил я его, неестественно заворачивая голову. Неудобно это разговаривать со стоящим человеком у тебя за головой, когда ты лежишь на лавке. - Ко мне скоро должен приехать один журналист. При нем будет фотографический аппарат, для того чтобы сделать снимок моего ранения. А потом этот снимок напечатают в газете. Вы не желаете сфотографироваться для истории вместе со мной?

Это было очень соблазнительно. Попасть в газету даже простым упоминанием было довольно непросто, а тут целая фотографическая карточка! И Хруцкий засмущался, пыхнул растерянно в усы.

- Ну, я даже не знаю, - пробормотал он. - Удобно ли?

- Да что вы! Вы только представьте этот снимок - господин околоточный надзиратель Хруцкий..., как вас по батюшке?

- Андрей Дмитриевич, - ответил он.

- Так вот... будет статья в газете, а при ней снимок как господин околоточный надзиратель Хруцкий А.Д. допрашивает потерпевшего Рыбалко В.И. после перенесенного неудачного покушения. И я весь в крови на лавке, а вы с блокнотом в руке. Да о вас же все сразу заговорят, а там глядишь, может и повысят и к жалованию прибавят.

- Ну уж, сразу жалование прибавят, - улыбнувшись пробормотал Хруцкий и довольно разгладил усы.

Картина которую я нарисовал, была весьма радужной. Она манила за собой, суля известность, признание и возможное повышение. И потому после недолгих колебаний околоточный остался. Он присел рядом со мной на лавку, достал папиросу и, закинув ногу на ногу, счастливо и мечтательно закурил.

Вскоре ко мне прибыл доктор. Парень около тридцати лет, с кожаным саквояжем в руках. Бегло осмотрел меня прямо на лавке и сообщил, что необходимо ехать в больницу.