- Всем пассажирам пройти в таможню; ничего не оставлять в вагоне; как вам известно, все подлежит досмотру.
Это предложение подтвердил мне текст большого плаката в самом здании: «Здесь подвергаются досмотру все вещи без исключения, кроме одежды на пассажирах».
Мое имя, оттиснутое на дорожном сундуке и саке с постелью, произвело свое обычное впечатление: удовольствовались только спросить, не имею ли чего заявить, и, после моего отрицательного ответа, таможенник шлепнул печать на мой багаж, не менее таинственную, чем иероглифы, разгаданные Шамполионом, изволив сказать:
- Пропустите к выходу месье не только с вещами, которые он носит, но также с вещами, которые он несет.
Для этого достаточно просто печати, и я вынужден предположить, что язык таможни так же прекрасен и емок, как турецкий Мольера, позволяющий при малом количестве слов в нем говорить о многом.
Часом позже мы снова были в вагоне и покатили к станции Экс-ла-Шапелль. Все шло хорошо до станции Вервье, то есть до прусской границы.
Там начались наши мытарства или, скорее, мытарства Дандре. Там в дверях возникло явление, чтобы спросить наши билеты. Дандре предъявил четыре наших билета.
- С вами собаки? - спросил прусский служащий.
- Вот билеты на них, - сказал Дандре.
Служащий окинул взглядом вагон: обе собачки ничем не выдавали себя. Он посчитал, что они в боксе, и удалился.
Раздался гудок. Поехали. На станции Экс-ла-Шапелль появился другой служащий.
- Ваши билеты, - попросил он.
Билеты были предъявлены.
- Очень хорошо; с вами собаки?
- Вот билеты на них, - сказал Дандре.
Ознакомившись с ними, служащий, вне сомнений, хотел уже уйти, как его предыдущий коллега, когда Душка, понимающая, конечно, что вопрос касался ее, высунулась из шалей и кружев, где она была погребена, и зевнула перед пруссаком нос к носу.
- С вами собаки! - повторил он почти в угрожающем тоне.
- Вы это прекрасно знаете, поскольку вот они, билеты на них.
- Да, но собаки не могут находиться в вагонах вместе с пассажирами.
- Почему?
Несомненно, что мы тотчас услыхали бы объяснение слов достойного служащего, но раздался гудок, и поезд тронулся. Еще немного пруссак оставался висеть на подножке, остервенело повторяя предписание: «Собаки не могут ехать в тех же вагонах, что и пассажиры».
Но, наконец, наступил момент, когда, рискуя прибыть в Кельн, как ты - в Понтуаз, он вынужден был спрыгнуть.
На протяжении всего перегона наш разговор вращался вокруг одного и того же: «Почему в Пруссии собаки не могут ехать в тех же вагонах, что и пассажиры, а во Франции могут?» Никто из нас не был достаточно силен, чтобы решить этот вопрос. На первой же станции, едва мы остановились, на подножку вскочил железнодорожный служащий. У него был вид бешеного.
- Собаки! - заорал он.
Тратить время на наши персоны перестали совершенно.
- В каком смысле, собаки?
- Да, с вами собаки.
- Вот билеты на них.
- Собаки не могут ехать в тех же вагонах, что и пассажиры.
Сейчас мы все же услышим разгадку.
- А почему? - спросил Дандре.
- Потому что они могут стеснить пассажиров.
- Это не тот случай, - на великолепном немецком сказал граф, который впервые взял слово, - потому что собаки наши.
- Это ничего не значит, они могут мешать пассажирам.
- Но, - настаивал граф, - если нет других пассажиров, кроме нас?
- Они могут стеснять вас.
- Они нам не мешают.
- Такова инструкция.
- Пусть так, если есть другие пассажиры; но она ни при чем, когда вагон целиком оплачен собственниками собак.
- Такова инструкция.
- Это невозможно, чтобы инструкцию доводили до такого абсурда. Идите за начальником вокзала.
Служащий побежал за начальником вокзала. Тот появился. Усатый, с крестом и тремя медалями.
- С вами две собаки? - спросил он.
- Да.
- Нужно отдать собак, их поместят в специальный бокс.
- Но мы вас пригласили как раз потому, что хотим оставить собак при себе.
- Невозможно.
- Почему?
- Потому что собаки не должны ехать в тех же вагонах, что и пассажиры.
- Поясните.
- Они могут стеснить пассажиров.
- Но если пассажиры - мы, если собаки - наши, если вагоны нами оплачены?
- Такова инструкция. Давайте сюда собак.
Собрались уже отдать собак, как раздался гудок.
- Ладно, ладно, - раздраженно произнес начальник вокзала. - На следующей станции!
Мы уже порядочно отъехали, а все слышали его грозный крик: «На следующей станции!» В тревоге ожидали мы следующую станцию.
Читать дальше