Александр Каменец - «Сказка – ложь, да в ней намек…» Социально-педагогический анализ русского сказочного фольклора

Дурак пришел и лег на печку; невестки стали опять говорить ему: «Что ж ты, дурак, улегся на печку! Дров нет, ступай за дровами». Дурак взял два топора, сел в сани, лошади не запряг. «По щучьему, – говорит, – веленью, по моему прошенью катитесь, сани, в лес!» Сани покатились скоро да шибко, словно кто погоняет их. Надо было дураку ехать мимо города, и он без лошади столько придавил народу, что ужас! Тут все закричали: «Держи его! Лови его! – однако не поймали. Дурак въехал в лес, вышел из саней, сел на колодину и сказал: «Один топор руби с корня, другой – дрова коли!» Вот дрова нарубились и наклались в сани. Дурак говорит: Ну, один топор, теперь поди и сруби мне кукову, чтоб было чем носило поднять». Топор пошел и срубил ему кукову; кукова пришла на воз легла. Дурак сел и поехал; едет мимо города, а в городе народ собрался, давно его караулит. Тут дурака поймали начали одерживать да пощипывать; дурак и говорит: «По щучьему веленью, по моему прошенью ступай, кукова, похлопочи-ка!» Вскочила кукова и пошла ломать, колотить и прибила народу многое множество; люди, словно снопы, так наземь и сыплются! Отделался от них дурак и приехал домой, дрова сложил, а сам на печь сел.

Вот горожане стали бить на него челом и донесли королю: «Такде не взять, надобно обманом залучить, а всего лучше обещать ему красную рубаху, красный кафтан и красные сапоги». Пришли за дураком королевские гонцы. «Ступай, – говорят, – к королю; Он тебе даст красные сапоги, красный кафтан и красную рубаху». Вот дурак и сказал: «По щучьему веленью, по моему прошенью, печка, ступай к королю!» Король уж хотел казнить его, да у того короля была дочь, и больно понравился ей дурак; стала она отца просить, чтобы отдал ее за дурака замуж. Отец рассердился, обвенчал их и велел посадить обоих в бочку, бочку засмолить и пустить на воду. Так и сделано.

Долгое время плыла бочка по морю; стала жена дурака просить: «Сделай так, чтобы нас на берег выкинуло». Дурак сказал: «По щучьему веленью, по моему прошенью – выкинь эту бочку на берег и разорви ее!» Вышли они из бочки; жена опять стала дурака просить, чтобы построил какую-нибудь избушку. Дурак сказал: «По щучьему веленью, по моему прошенью – постройся мраморный дворец, и чтобы этот дворец был как раз напротив королевского дворца!» Сейчас все исполнилось; король увидел поутру новый дворец и послал узнать, кто такой живет в нем? Как только узнал, что там живет его дочь, в ту ж минуту потребовал ее с мужем к себе. Они приехали; король их простил, и стали вместе жить-поживать да добра наживать».

Социально-педагогический комментарий.Образ дурака достаточно распространен в русском сказочном фольклоре, а эта сказка является одной из самых устойчивых версий данного образа. Здесь, как и в других сказках, слово «дурак» употребляется без кавычек. Емеля-дурак не претендует на какую-то особую хитрость, лукавство, подтекст. Но подтекст все же возникает из самих ситуаций, описываемых в сказке. Уже в начале сказки Емеля прельщается возможностью приобрести «сапоги красные, и кафтан красный, и рубашку красную». И только при этом условии он согласен «почитать» невесток – жен братьев. Здесь напрашивается поговорка «По одежке встречают – по уму провожают». Емеля хотел бы быть принятым окружающими «по одежке», чтобы изменить к себе отношение окружающих. Но здесь сразу же возникает в сказке и свой лукавый подтекст: даже будучи дураком, можно надеяться на изменение отношения к себе окружающих – «главное, чтобы костюмчик сидел». Внешняя форма соответствия ожиданиям окружающих создает ситуацию псевдосоциализации через внешний вид, приличия и т. д.

Под давлением невесток Емеля решается пойти за водой. Но уже здесь мы видим его подлинное отношение к невесткам. Он рассчитывает, поймав щуку, утолить свой голод, не угощая невесток, поскольку он на них обижен. Внутренняя обида Емели есть уже начало будущей разворачивающейся конфликтности героя со своим окружением. Видя пренебрежительное отношение к себе, Емеля начинает выстраивать собственную жизненную программу, оставаясь героем-одиночкой.

Он жалеет щуку, олицетворяющую собой хищность и алчность, но заговорившую с ним «человеческим голосом» в отличие от окружающих родственников. Через акт милосердия, пусть даже и не лишенного расчетливости, Емеля приобщается к могущественным силам помощи, перед которыми не может устоять никто из людей.

Щука предлагает Емеле сразу же испытать на себе ее могущество, и ведра сами идут домой. Таким образом, Емеля тут же получает положительное подкрепление своему доброму делу. Это важный механизм социализации, который часто недооценивается в педагогической практике.