Журнал Российский колокол: Российский колокол, 2015 № 1-2

Облака плывут над 1-й Перевозной.
То сойдутся, то обратно разойдутся.
Если вверх смотреть – не выкатятся слезы.
Баба Мотя, баба Поля, баба Дуся…
Три старушки со смешными именами,
три подружки,
вы здесь больше не живете.
Облака плывут над вашими домами,
баба Дуся, баба Поля, баба Мотя.

Здесь мальчишкой, оседлав забор тесовый,
мазал губы синевой тутовых ягод.
Здесь летало мое детство, невесомей
голубей из ученических тетрадок,
под присмотром трех старушек дальнозорких,
вовсе не богатырей из сказок русских…
Как же мне теперь без вашего дозора,
баба Мотя, баба Поля, баба Дуся?..

В потаенном саду
круглый год распускаются почки.
Вешний запах цветенья
царит в потаенном саду.
В том саду навсегда
все мы – чьи-то сыночки и дочки,
все мы – братья и сестры
по совести и по стыду.

В потаенном саду
под мерцающей веткой березы
так легко засыпать
на шершавых ладонях отца.
В потаенном саду
так сладки наши детские слезы,
наши вечные слезы
мы там не стираем с лица.

Я узнал тебя, кореш родной,
хоть при тачке ты нынче и башлях.
Мы с тобою в бригаде одной
вавилонскую строили башню.
Помнишь, вместе месили раствор
знаменитой совковой лопатой?
Как тогда торопил нас «бугор»,
в совершенстве владеющий матом!..
Горы золота нам обещал,
отрабатывал горловые…
А потом вроде трест обнищал,
и строительство остановили.
С той поры что-то мне не везет.
Ты же знаешь, пахать я умею.
Вот и грузят на тех, кто везет,
да с зарплатой мудрят что-то, змеи.
Ты-то как? Вижу сам – с ветерком!
Иномарка… Прикид… Не зазнался?
Что воротишь лицо? Не знако-ом?..
Извини, брат, видать, обознался…

Этот дом с виноградником и огородом,
где родился я сорок тому назад,
мы его продали через полгода
после смерти отца…
А еще был сад.
Ну не сад, а так, несколько деревьев,
но и их обработать – надобно сил.
Сливы, вишни и персик – редкость в то время.

Первый раз у нас он плодоносил.
И последний. Под тяжестью урожая
раздвоился ствол его до самой земли,
и плоды зеленые на этой земле лежали
и уже дозреть не могли…

А в комнате, откуда беру начало,
в потолок был ввинчен стальной крючок.
На него вешали зыбку, и мама ее качала,
чтобы не приходил ночами серый волчок.
Но он приходил, и я горько плакал.
Тогда папа быстро шел в чулан за ружьем,
дедушка брал вилы, бабушка – скалку,
мама в ладоши била, и волк не лез на рожон…

Дедушка давно похоронен на Старом,
бабушка и папа на Новом лежат.
То, что от продажи дома осталось,
в 92-м Сбербанк слизал.
Мама постарела, не поет больше песен,
их теперь жена моя дочке поет.
Не забыть бы поставить на даче
подпорки под персик,
обещает быть урожайным год…

Отдай мне сапоги, кладбищенская грязь.
На дармовых харчах и так ты растолстела.
Еще мой скудный ум на выдумку горазд,
а много ль даст тебе мое худое тело?

Отдай мне сапоги, кладбищенская грязь.
Не в этих кирзачах приду сюда я снова.
Тебе привычны плач и вопиющих глас,
а что ответишь ты на матерное слово?

Отдай мне сапоги, кладбищенская грязь.
Ведь мы с тобой родня по плоти и по крови…
Не чавкай как свинья. Прощай на этот раз.
Я смертное себе еще не приготовил.

Я на рынке. В кармане – зарплата.
Нет со мной ни черта, ни брата.
Оставляю за рядом ряд.
Тусклый взгляд ничему не рад.

Где теперь она – детства страна,
безмятежная, не смотря на…
И подарки ее скупые.
Я бы оптом сегодня скупил их.

Да не купишь синее марево,
где, кружась, восхищала нас
птица счастья – булочка-«жаворонок»,
две изюминки вместо глаз…

Мама на ночь ставит чайник кипятить:
«Вдруг к утру отключат воду, газ и свет.
А у нас и чая в доме нет.
Как же утром чаю не попить?»