Коллектив авторов - Российский колокол № 7-8 2020

В День святых ты мне приснилась в юбке красной:
Будто шёл с тобой в толпе после обеда,
Восхищаясь, без намёка на харассмент,
Белой блузкой, привезённой из Овьедо.
Поднимаясь по скрипучей эскалере,
Целовались мы на каждом повороте,
Ты мечтала о французской о Ривьере,
Я же звал тебя слетать на Лансароте…
Точно херес, бродит кровь, клокочет в венах,
В тесной клетке кастаньетит сердце гулко,
Гаудийно изогнули шеи стены –
Это ты идёшь ко мне по переулку.
Мы раскроем шире окна, снимем ставни,
Разомлевшие, как устрицы на блюде,
В наших позах – тень Гала в истоме давней,
Наплевать, что нам назавтра скажут люди.
Что за ранний Альмодовар, скажут, хлопец,
Среди ёлок, передвижников и снега?
Перед сном ты перечитывал де Лопе
Иль под утро в чуткий сон вмешалась Вега?..
Пусть свирепствуют снега и злые хвори,
Как в капкан, попался месяц в хамонеру,
Но я всё-таки пойду в испанский дворик,
Эспанаду закажу под хабанеру.
Как берёзе не сдружиться с юбкой алой?
Так и песню не сложить без матадора –
В наших княжествах бандерасов немало –
Отмарьячат вам по самое негоро.
Но зато у нас последние изгои
Не изглоданы кострами инквизиций,
Нам гоняться ли за призраками Гойи?
Обойдёмся мы без вашей заграницы.
Зимних дней сойдут последние зарубки –
Есть лекарство и от этого недуга:
Ты опять ко мне приходишь в красной юбке –
И опять на нас глазеет вся округа…

В кустах смарагда иль под сенью клёна
Блеснёт твой волос, вдруг взлетит рука –
Нет, показалось, просто глаз влюблённый
Запечатлел рожденье мотылька.
Верхушки туй кружатся в падеграсе,
Томаты диссонируют в ответ
И, сложены на травяном матрасе,
Похожи на скопление планет.
А то внезапно с огненной рябины
Тугие гроздья скатятся в ведро,
Как будто любопытной Коломбине
Прислал привет чувствительный Пьеро…
Иль вот ещё мелькнёт прозрачной тенью
Твой тонкий стан в изгибе экарте –
Садово-танцевальному уменью
День напролёт рукоплескал партер.
Последний акт – пришла пора признаний,
От вздохов к страсти краткий переход,
И полный стол роскошных обещаний,
И терпких, спелых губ запретный плод.
Уснёт рассада, и во всей округе
Лишь мы не станем фонари включать,
Нам нужно многое сказать друг другу
И о гораздо большем промолчать.

Серые перья хмурых ночных колдуний
В сумерках серых топорщатся и теснятся,
Вниз по тропе, сверкающей в полнолунье,
Тени к протоке спускаются, не таятся.
Кажутся бестелесными, неживыми,
Сходятся, растворяются, расстаются,
Лёгкие, златокудрые херувимы –
Отсвет ночных теней на небесном блюдце,
Взглядом всесильным в полдень сожжёт их солнце,
Словно дымок папиросный в лучах курится,
В кронах столетних сосен горят червонцы –
Раньше родные, ныне чужие лица.
Там, на реке, их ждали, качаясь, лодки,
Тени по ним скользили, не нагружая,
Омут найдя, тонули, как в масле ложки,
Сквозь облака проступала земля чужая.
Ищут себя во вселенной, звёзды раздвинув,
К окнам железных грифов прижавшись носами,
Прежде чем стать рекой иль послушной глиной,
Слёзы на полном излёте подскажут сами –
Повремени, мой ангел, отсрочь уход свой,
Там, без меня, одна бесконечная вьюга,
Здесь, без тебя – зияющее сиротство,
Да, мы всего лишь тени, но тени друг друга.
Мир продолжает вращаться, и тени тоже,
Дышит планета, последний срок доживая,
Я, как и тень, возрождаюсь, день подытожив,
Крыльями вровень с тенью твоей сливаясь.

Искусству служа, всех мастей и окрасов поэты
Завидуют славе собратьев келейней и строже,
Чем жёнам чужим, чем пайкам и отмене запретов,
Согласно заслугам, а что до не вышедших рожей,
Таким – проработка, донос и с презеньем: «Попутчик!»
Ещё повезло, что в строю, а не в пыль истолчённый,
Дробишь себе глыбы словес на ничтожные кучки
Иль строишь соцлита барак как простой заключённый…
Да здравствует съезд пролетарской, свободной богемы!
Всем розданы роли – от львов до домашних песчанок,
Ещё не изжиты вполне символизма тотемы
И где-то в музеях пылятся остовы тачанок,
Но новые песни придумала жизнь, и Поэту
Учиться пришлось: чтоб таким «пережиткам» за партой
Строчить восхитительный бред в заводские газеты
Про строек размах, по стране пусть поездят плацкартой…
Поэт ошарашен котлом пятилеток кипящим,
Но пишет не то, а своё, между строк, по наитию,
Чрез годы откроет он мысли о том, настоящем,
Немногим надёжным соседям по «общежитию»…
Поэт высочайшим решеньем в Президиум призван,
Уже не святоша, а русской словесности светоч,
Ещё бы сработаться с… как его… соцреализмом –
И можно напутствовать массы в речах и советах.
Тут группа рабочих, стремясь передать эстафету
(Перо словно штык, но и с молотом сходство заметно),
У сцены толпясь, широко улыбнулась Поэту,
Мол, мы тебя знаем, знакомы по снимкам газетным.
Он съездом смущён и, в реальность победы поверив,
Свой голос негромкий, но твёрдый отдав коммунистам,
Схватил молоток у проходчицы, сил не размерив,
Как тот самовар, что у горничной брал гимназистом…
Гудит его голос: «Не жертвуй лицом ради сана,
Не стоит в подобье болонок волкам превращаться,
Смысл счастья – в труде, в исполнении твёрдого плана,
Быть голосом действенной прозы не нужно стесняться…
Поэзии факта в её первородном упорстве
На наших глазах расцвести суждено неизбежно,
Её сохранить, не испортив в ненужном позёрстве, –
Приняв инструмент у сестры, пронеси его нежно…»
Слова заглушат общий хохот и аплодисменты,
Но смысл через годы познав главной прозы Поэта,
Писатели все, метростроевцы, даже студенты
До самых глубин этой действенной прозой задеты –
«Сквозь ветры свершений, напоенных ядом разлуки,
Как встретиться душам на торных российских дорогах?
Не видно конца непонятной бессмысленной муке,
И чем оправдать эти жертвы Октябрьского рока?» –
И дружно строчат обвиненья поэзии факта.
Пускай эта свора зазря оглушительно лает!
Чтоб книгу закончить, он выжил и после инфаркта,
Теперь же и близкий конец гордеца не пугает.
Придут времена – и в музей, что в квартире Поэта,
Ты в дождь забредёшь ненароком с экскурсией школьной
И выпьешь чайку, самоваром любуясь заветным,
А молот отбойный ржавеет в заброшенной штольне…