Коллектив авторов - Российский колокол №5-6 2021

Охоте противостоя к перемене лиц,
сверяя настройку, оплачивая неустойку,
мы прожили тридцать лет, не нося колец, —
и, если даст Бог, нас хватит ещё на столько.

Любовь переменна, как пламя и облака:
едва увлекусь, на стройных молодок пялясь, —
надёжного поводка или ободка
мучительно требует мой безымянный палец.

И не от добра опасаясь найти добра,
а чуя фантомной боли живое жженье
откуда-то с глубины тринадцатого ребра,
истраченного на твоё перевоплощенье…

От щедрого ливня и ветра,
привычных к ночному труду,
пионов тяжёлые ядра
упали в густую траву.

Но солнечный ливень ответный
сквозит из балконных окон,
как будто погром несусветный
привиделся сквозь полусон,
и электроточную будку
пометить калёным тавром
не целили молнии будто,
железо дробя над двором,
и, в лёгком сплетясь одеяле
на простынях чистого льна,
чудесное нечто проспали
мы, не отряхнув полусна,
и в полусомкнýтые веки
ещё не известную часть
в природе или человеке
опять опоздали прочесть…

Но выше прохладных резонов,
что, плотью живой горячи,
как тонкие стебли пионов,
мы не устояли в ночи.

До настоящего романа
собой, увы, не доходя,
жизнь, точно повесть графомана,
оскальзывается, хотя,
когда, как юноша бездомный,
оказываешься в былом,
открыв бездонный многотомный
картонный или электронный
фотографический альбом,
где, оживая – помяните,
во испытание уму
кровят оборванные нити,
собравшиеся в бахрому, —
от созерцания светлеешь,
как будто заново прочёл,
и ни о чём не сожалеешь,
не забывая ни о чём.

При нехватке идей
и перепроизводстве того,
кто рифмуется здесь,
миру надо не очень-то много
разумных людей,
так что ум – не причина
рассчитывать на снисхожденье…
Телом и языком
с непременной оглядкой владей.
А земля без затей
проживёт вообще без людей.
Жалко, некому станет
водить под уздцы лошадей
и собак обнимать,
обретая отдушину сердцу…
Упираясь на ней,
до последнего не холодей.

Случилось так, а не из пущей жажды:
я Нику и Джоконду видел дважды.
У славы Леонардовой столпа
стояла непролазная толпа…

Загадочная Мона Лизавета
бронестеклом добавочно одета,
чтоб местный или пришлый новожил
к ней тоже топора не приложил —
здесь вообще наш северный Париж
неволею припомнишь и сравнишь.

Зато, хотя безрука и безлика,
летит во мне стремительная Ника —
ликует над форштевнем корабля,
единою чертой не шевеля…

Здесь тоже люди многие встают.
Да головы держаться устают.

Путешествия вроде премии —
жалко, если наперечёт…
В параллельном пространстве-времени
поперечная жизнь течёт.

Глубиною той поперечины,
путешественника блазня,
молодые проходят женщины,
что всё менее про меня.

Мне их юность не унести в горсти,
но и разумом не разнять,
хочет сердце набраться нежности
или, наоборот, раздать.