Коллектив авторов - Журнал «Юность» №06/2022

Когда ты светом оборачиваешься,
То видишь тени из-под рук:
Там муравьи и пчелы прячутся,
Там жизнь идет на новый круг.

Они там строят в небо лестницу
И поднимаются по ней.
И жизнь идет, и – очень верится —
Туда, откуда все видней.

Всю зиму державшийся лист
Случайно упал мне на плечи,
И мне зацепить себя нечем,
И вместе мы падаем вниз.

А мир продолжает стоять,
Тянуть свою тяжкую ношу,
Где жизнь человека дороже
Всего, что он может объять.

Где-то на самой окраине веры в чудо
Я собирать сухоцветы в карманы буду,
Буду развешивать гроздья рябины на тонких ветках,
Чтоб каждый вечер домой возвращаться по их отметкам.

Вереском пахнет земля, и огонь, и ветер.
Маленький остров сегодня один, и на белом свете
Только туман – молоко, горизонт незрячий,
Лодок не видно. По рации:
«База – Баклану. Прошли Рыбачий».

Ты пройдешь через сердце тумана, а там
Карусели над полем и песни
И сосновые лапы стучат в барабан,
Размечая порядок созвездий,
И костры над рекой на тропу держат путь
И спускаются вниз по течению.
Ты пришел, чтобы ручку земли повернуть
Там, где мир начинает вращение.

Перевал – первых ласточек вал,
Переход из пустыни забвенья
К новым всходам весенних растений —
Новой жизни неявный сигнал.

Остается заснеженный дом
И все те же мохнатые елки.
Перестроились стрелки, и толку?
Тишина и гирлянды кругом.

А на деле закончился год,
И как будто закончилось что-то,
Что хватает за шею кого-то
И ни петь, ни дышать не дает.

Что же делать? Да запросто жить.
Так же лить из пустого в порожнее,
Но однако теперь осторожнее,
Чтоб ни капли уже не пролить.

Мы оставляем душу в тех местах,
Которые привыкли видеть сами
Еще незамутненными глазами,
И воздух там блаженной пылью пах.

Проходит время, мир проходит мимо,
Уходит старый город на покой,
Но остается навсегда живой
В созвучье слов, во снах и на картинах.

О, будет день, что, грудь распотрошив, мне органы раскинет по кусочку, тогда слова, не взяв карандаши, в тетради жизни мне поставят точку.

И кто-нибудь пойдет туда, где крик, где смерть не предвещала эпилога, откроет мой забытый черновик и не найдет в нем ничего такого.

В носках есть та же красота, что и в изяществе красотки. Я так сказал как раз тогда, когда снимал свои кроссовки.

Но всем носкам приходит срок, и красота блондинок чахнет, – ведь если порван, стар носок, то там изяществом не пахнет.

Залитая чаем простынь, имя на серебре,
кровать не мягче по́том покрытого тела;
комната, испытавшая мои фантазии на себе,
держалась крепко, хоть и дверь скрипела.
Молчание случалось громче синхронного пения —
оно как море: я плавал на полном чемодане планов
мимо картин Куницына, пыльных листьев сухого растения,
и мысли транслировались по вымышленным каналам.
Я летел по комнате маленьким самолетом, круша лопасти,
и, падая в реальность, в которой неравномерность – везде,
мне говорилось, я болен. Но в какой области?
Тараканы бегали по моей центральной нервной системе.
В горбатых наушниках, щелкая пальцами под Пьяццоллу,
удивлялся себе, что в кои-то веки брожу по Москве.