Array Журнал «Аконит» - АКОНИТ 2020. Цикл 2, Оборот 3-4

Завтра мне — как и всем, пережившим циркониевую лихорадку, раз в месяц — надо было идти в больницу.

Я подумал о том, дадут ли мне там таблетки, чтобы никогда больше не видеть море.

В моих снах оно было слишком тёплым для живущего в квартале первой луны декабря.

Я держал в руке сложенные бумажные листы, последнее письмо Белки, и эти листы были мокрые, как венгерская салями, вынутая из вакуумной упаковки.

То ли Белка плакала, сочиняя письмо, то ли она писала под хрупким дождём, безразличным подземной пневмопочте.

Для меня блокада всегда ассоциировалась с зимой — люди, закутанные в старые пальто и шарфы, еле идущие, кругом сплошной снег, кто-то падает и уже не поднимается, старуха везёт на санках пустое ведро к полынье в замёрзшем пространстве реки, где-то плачет ребёнок, совсем неслышно.

Но я никогда не думал, что блокада будет в безумном июне, и люди будут умирать под прямыми лучами солнца.

Девушка с волосами цвета беличьей шерсти писала, что когда будет сто градусов Фаренгейта, она, наверное, тоже умрёт. Сегодня был уже 91 градус.

Если это — цена, то я — не плачу эту дань, писала Белка отчётливым зелёным гелием, аккуратными округлыми буквами, о том, что ей опять на улице предлагали купить человеческое мясо.

Ее родители были убеждёнными веганами, помешанными на здоровье, и крепко вдолбили Белке отвращение к мясу.

Пятилировой карточки сегодня хватило только на сельдерей, который спокойно переносил жару на фермах юга города.

Если б был концентрированный кубик, то даже можно было бы сделать что-то вроде супа, но кубики в городе давно кончились.

В конце письма Белка опять писала о постоянных болях в сердце и что она отдала бы всё за таблетку жёлтого нурофена.

В завершение, она передавала привет собаке, которую звали Нексус-6.

Он по прежнему прибегает к монитору, когда звонит мама? — спрашивала она.

Подземная пневмопочта всё ещё работала, но Белка, конечно, догадывалась, что все письма вовне перехватывались врагом и никуда не доходили.

Впрочем, она и не ждала ответа.

Помнишь, как мы зимой ждали лета, и вот это лето пришло, и ему не будет конца.

Я держал в руке сложенные листы, они были влажными и пахли летом, чужим, терпким, далёким летом.

За окном было 27 февраля, через два дня наступала календарная весна, и чёрный снег начал своё извечное превращение в чёрную грязь.

Сервера в городе Белки были отключены с началом блокады, но мой компьютер работал, можно было посмотреть блюда из сельдерея, потом пойти в гипермаркет и купить его, благо, у нас его тоже было много.

Настроение у меня было тяжёлым, я впервые почувствовал, что Белка утратила надежду.

В первых письмах, в конце, она рисовала вместо подписи смешную белку с шикарным хвостом.

В этом письме не было ни рисунка, ни подписи, просто «пока».

В городе начиналась чума, и эта эпидемия должна была закончить историю блокады; в городе уже не было централизованной службы захоронения трупов, и с каждым днём трупов на улице становилось всё больше, эпидемия распространялась как бессмысленный лесной пожар.

Я не знал, сколько людей жило в городе до блокады, но думаю, не меньше миллиона.

В одном из писем Белка писала, что город — это последняя надежда человечества, и с падением города исчезнет и смысл существования людей.

Пока враг захватывал один город за другим, люди в городе Белки готовились к войне, и, судя по тому, что враг не стал штурмовать их город, подготовились они хорошо.

Не предвидели они только одного — блокады.

Где тот поэт, который опишет сияющее пламя Фаренгейта над умирающим городом?

Я пошёл к холодильнику, на нем — я помнил — висел старый сломанный английский магнитик, показывающий две погоды — холодный Цельсий и равнодушный Фаренгейт.

Он показывал всего 64 градуса.

Я отбросил мысль о походе за сельдереем и стал осматривать свои припасы, словно привычный опытный блокадник.

В начале месяца я всегда посвящаю какой-то день закупке продовольствия, предвидя безденежные дни конца месяца.

Я покупаю много картошки, лука, моркови и чеснока, в силу которого я свято верю.

Ещё в гипермаркете была уценённая тушёнка, и я купил пятнадцать банок.

Я сел за стол и начал чистить овощи, как всегда включив радио и склонившись над столом как усталый робот.