Фонарь за окном уже не горел, и теперь редкого пешехода можно было увидеть лишь в отражениях луж, впитавших холодное серебро осенней луны. Иван, отпивая из кружки холодный вчерашний чай, скользил взглядом от одной лужи к другой. Вот промелькнул в молочной слякоти кошачий хвост, а несколькими минутами позже скользнул по соседнему отблеску тёмный силуэт.
Калитин на секунду замер и тут же бросился к входной двери, но не успел. Хрюкнул полуисправный звонок. Воцарилась тишина.
Иван пытался себя убедить, что это пришла Маринка, заскочила перед выходом на смену, но не умом, а костным мозгом, понимал, что увидит в дверном глазке. Поэтому он лишь тихо вздрогнул, когда обтянутая оранжевым капюшоном пустота попала в фокус окуляра. Непослушная рука со второго раза отперла прокручивающийся замок.
Несколько секунд они стояли друг напротив друга, не шевелясь. Наконец, Иван выглянул на клетку и убедился, что лестничные пролёты пусты.
— Ну что, заходи, — стараясь добавить в голос юмора, прошептал приглашение хозяин.
Реакции не последовало. Костюм стоял истуканом, не шевелясь ни единой ворсинкой. Что ж, придётся самому. Калитин думал, что теперь, когда костюм расправился, наделся вовсю, он станет упругим, почти живым, но кофта послушно сползла к нему в ладони, а джинсы осели на бетон. Иван подхватил их, почти привычно, легкомысленно даже, и отнёс в комнату. Вещи были ещё немного влажными, но до работы в них добраться можно будет без проблем. Мысли Ивана постепенно возвращались к привычному укладу, он и так корил себя за то, что проволынил целых два дня.
За окном начинало светать. Слышались первые голоса, шуршали прутьями мётлы дворничих — и почему никто не подозревает в них ведьм? — пыхтели, взбрыкивая, редкие проезжие жигули.
Несмотря на то, что вещи пролежали добрых полчаса без присмотра, они не сдвинулись ни на сантиметр. «Хороший мальчик», — шутливо, но осторожно, как дрессировщик тигра, погладил Калитин кенгурушку по рыжей голове и принялся одеваться.
Звонок телефона застал Ивана уже в дверях. Вообще было удивительно, что в доме осталась рабочая вещь, на которую не позарился вандалистый наркоша.
— Доброе… здравствуйте. Мне нужно поговорить с Иваном Калитиным, — голос в трубке подрагивал.
— Это он. В смысле — я, — Иван уже приготовился к тому, что секретарша передаст трубку Семёнычу и начнётся концерт.
— Вам нужно срочно приехать во вторую больницу. Ваш брат… скончался сегодня ночью. Асфиксия.
* * *
Всё, что происходило потом, Калитин помнил слабо. Поймал «ивана», добрался до больницы, где опознал брата. На каталке тот выглядел почти подростком. Нескладный, высокий, несмотря на болезнь; даже первый пушок начал проклёвываться над губой.
«Почти взрослый ведь. И когда только успел?».
Потом Иван получил заключение о смерти. Тут же подписал договор с суетливым представителем ритуальной конторы и уже через три часа держал в руках небольшую урну с останками собственного брата.
На обратном пути, немного придя в себя, заглянул к завотделения, который, уже отыграв роль скорбящего, держался почти раскованно.
— У меня один вопрос, Владислав Сергеевич. Асфиксия — это ведь удушение?
— Да, вы совершенно правы, Иван, простите, не помню, как по батюшке.
— А вы не думаете, что это могло быть убийство?
Врач поменялся в лице, но голосом не дрогнул.
— И кто же, позвольте вас спросить, мог убить мальчика в лежачем отделении? А главное — зачем?
— У вас тут совсем никакой охраны нет…
Иван замялся, пытаясь подобрать слова; нельзя же было рассказать о костюме, который жёг всё его тело. Калитин не мог понять чувствует он это на самом деле, или всё происходящее — лишь плод его собственной фантазии. На воре и шапка горит? Или оранжевый капюшон?
Владислав Сергеевич, заметив смятение гостя, продолжил.
— Среди наших пациентов подобный диагноз — не редкость. Сами понимаете — отделение тяжёлое, а тут столько лет и без улучшений…
Попытки Калитина вернуться к вопросу лишь выводили врача из себя. Иван собрался было сказать ему напоследок что-нибудь обидное, но понял, что брата больше нет, точнее — он держит всё, что осталось от Васьки, в собственных руках — и никакие разговоры ничего изменить уже не могут. Поздно.
На работу Калитин не пошёл и даже звонить не стал. Маринкин дом обошёл за квартал. Забрал деньги из нычки, взял кое-что из вещей, Пикуля — «теперь-то я его дочитаю» — и пошёл на вокзал. День стоял тёплый, даже, попрятавшиеся перед лицом приближающейся зимы кошки высыпали из подвалов и грелись теперь в солнечных лужицах.
Читать дальше