Альманах - Альманах «Российский колкол». Спецвыпуск №2, посвященный имени Мацуо Басё

– Да что с ним может случиться? Он уже заснул небось. Будем вместе приходить проверять.

– Пошли…

Но до самого утра меня никто не беспокоил. Может, кто-то и порадовался бы этому, только не я. У меня по-прежнему болела голова…

С утра в лаборатории переполох. Я и в той жизни не отличался миролюбивым характером, а тут почему-то вышел из себя и стал гонять всех, кто попадал под руку… Да, под руку, которой уже не было, но мне всё казалось, что она есть.

Я был зол на весь мир за то, что остался без своего больного несчастного тела, которое доставляло мне столько неудобств, но ничего лучше у меня не было. И потом, я уже достаточно долгое время привыкал к этой своей жизни – к болям, мучительным обследованиям в клиниках, тоскливым бесконечным ночам в больничных палатах. Мне тогда жить не хотелось, но всегда находились чьи-то услужливые руки, которые поправляли подушку, меняли капельницу, вытирали пот со лба, и желание поскорее умереть исчезало… Сейчас же у меня не было даже этого. Выяснялось, что не боль и не страдания мешают жить. А что – я и сам ещё не ответил себе на этот вопрос.

Когда все собрались утром, я на правах руководителя потребовал провести стандартные утренние анализы и результаты вывести мне на компьютер для ознакомления. Раньше такое сделали бы в считанные минуты, и подгонять никого не пришлось бы, а сегодня… Сегодня все с интересом поглядывали на Дрора, который хмуро кивал головой, когда я отдавал распоряжения, но никто подхватываться не торопился. Это было странно и неожиданно.

– Ну, не вижу огонька в глазах! – закончил я своей любимой присказкой. – Давайте, ребята, засучим рукава и вперёд.

– Шеф, – вдруг сказал Дрор и, встав со стула, загородил мне обзор, как в самый первый раз, – всё, что необходимо, мы, конечно, сделаем, но чуть позже. Сейчас мы собираем маленькое совещание, и нам нужно обсудить некоторые вопросы…

– Кто проводит совещание? – перебил я его. – Почему я ничего не знаю? И почему именно сейчас?

– Совещание провожу я. – Голос Дрора был спокойным, но чувствовалось, что он очень волнуется. – А почему вам не сообщили – разве не ясно, по какой причине?

Тут настроение моё испортилось ещё больше:

– Потому что меня больше нет? Похоронили— и с глаз долой? Но мозг-то мой пока жив, как вы с ним поступать собираетесь? Как с препарированной лягушкой? Отработали методику – и в мусорное ведро?

– Мы же вместе составили целую программу исследований, шеф. Ваш мозг будет по-прежнему работать и выдавать новые идеи. Надеюсь, что долгие годы. – Дрор потихоньку нащупывал почву под ногами. – Не беспокойтесь, никто ваши идеи не украдёт. Все новые разработки будут носить ваше имя, а ваша семья будет по-прежнему получать ваше прежнее жалование…

– Да при чём здесь имя и жалование?! Пошёл вон! – рассвирепел я окончательно. Жаль, что мой голос, поддерживаемый электроникой и выдаваемый через динамики, не мог отобразить весь мой гнев и всё моё презрение к нему. – Больше тебя видеть не хочу! Сгинь с моих глаз!

В течение секунды лаборатория опустела, и даже бессловесные лаборанты, выполняющие подсобные работы, испарились куда-то.

Некоторое время я бессмысленно разглядывал пустые столы и компьютеры, мигающие экранами, а потом стал потихоньку успокаиваться. Всё равно ничего я сделать сейчас не мог. Мне и размышлять сейчас ни о чём не хотелось, потому что я уже подозревал, что творится в соседней комнате на совещании. И хоть до меня не доносилось ни единого звука, я знал, что Дрор, мой самый лучший и талантливый ученик, потихоньку прибирает всё к своим рукам. Быстренько же он этим занялся. Ещё моё бренное тело в могилке не остыло.

Ну да ладно, я найду способ, как его приструнить. Раньше времени парень почувствовал свою силу и безнаказанность. Хотя… что я могу сделать из этой проклятой банки, в которой плавает мой мозг?

А потом кто-то пришёл и выключил колонки, через которые я мог говорить. Аквариум же завесили тёмной тряпкой, и я погрузился в полную темноту…

Не знаю, сколько времени прошло, потому что темнота, как теперь оказывалось, не имеет ни временного измерения, ни пространственного. Я находился в каком-то странном оцепенении – ни сон, ни явь. Ведь я даже спать не мог, как раньше. Просто превратился в какой-то бессмысленный сгусток пока ещё живой материи и плавал теперь глупой рыбкой в своём растворе. Отсутствовала боль, отсутствовало страдание, притупились эмоции.