Вокруг Света: Журнал «Вокруг Света» №07 за 1992 год

Мы разбили лагерь в ста милях севернее малийской границы. Обсыпанные пылью с ног до головы и пропитанные собственным потом, мы сильно устали и страдали от жажды.

На следующий день мы выехали в Тимеявин, где наняли проводника, чтобы тот провел нас через ничем не обозначенную границу после наступления сумерек. Затем он покинул нас, не вымолвив ни слова.

Севернее тропы, которая ведет от Буреса до Теассале, мы достигли более спокойной земли, где уже не было ни вегра, ни песка и не мучала жара.

Иногда наш «тракт» исчезал на каменистых участках, но ненадолго. Мы карабкались по высоким холмам, усеянным булыжниками, — северный отрог плато Ифорас, — где под неусыпным оком жилистых туарегов бродили стада коз и верблюдов. По ночам мотыльки бились о москитные сетки, а небо было усеяно сверкающими звездами. Мы ощущали, как хорошо жить на свете среди первозданного простора...

22 декабря мы покинули Южную Африку и направились в Санаэ: на борту было двадцать девять человек, мужчин и женщин, собака и несколько мышей. Мэр Кейптауна и толпа доброжелателей провожали нас.

До Санаэ 2 400 миль, но, чтобы подойти туда с востока, придется пройти еще больше. В прошлом году южноафриканский ледокол «Агульяс» попытался выйти к Санаэ наррямик, однако был вынужден отойти назад из-за повреждений, вызванных льдами в море Уэдделла. Не забывайте, что именно в море Уэдделла примерно шестьдесят лет назад было раздавлено и затонуло судно Шеклтона.

Когда мы стали врезаться носом в крупные волны, адмирал Отто обратился ко всем нам:

— Мы предвидели шторм силой 8 баллов с порывами до 9. Будет очень трудно, но еще хуже в Ревущих сороковых, куда мы входим под Рождество.

Судно, раскачиваясь с борта на борт, купалось чуть ли не с головой в темно-серых волнах. Рождественская елка, привязанная к мачте, была сорвана мощным порывом ветра. Среди хаоса на камбузе маленькая Джилл и массивный Дейв Хикс изо всех сил старались приготовить рождественское угощение для страждущей команды, в то время как стены зеленоватой воды курчавились пеной над глубоко погрузившимся в море носом судна, а затем погребали полубак под массой воды, сотрясая могучим ударом все судно.

Круглые сутки мы держали на вахте пятерых — впередсмотрящими на мостике или у радара,— они высматривали плавающие льдины, полупогруженные айсберги, подобные тем, что угробили «Титаник», а остальные члены экипажа в это время спали или просто бродили по помещениям судна. Примерно четырнадцать человек обычно собирались к обеду, устраиваясь поуютней вокруг крошечного стола в салоне. Теперь же, на Рождество, мы, казалось, все могли лопнуть по швам: двадцать четыре человека собрались одновременно в крохотном салоне, где гитарист и мастер-исполнитель Мик Харт руководил пиршеством. Стюард Дейв Хикс подал «ирландский кофе» и сладкие пирожки. Мандарины, орехи и прочие яства время от времени перелетали со стола на стол. Подпрыгивали в своих гнездах тарелки и чашки. Короткие спичи прерывались кошачьими воплями и взрывами смеха. Бози пребывал на небесах — он непрерывно лаял, подчищая дареные куски индейки.

В центральной части судна, неподалеку от каюты капитана, Антон повесил латунный инклинометр (Географический прибор для определения направления бурения скважины, — Прим. ред.), тот самый, что принадлежал капитану Скотту на борту «Дискавери» — единственная наша реликвия, доставшаяся нам от прежних южных путешествий.

Сайрус стоял на руле в тот день, когда огромный вал повалил «Бенджи Би» под углом 47 градусов сначала на один, а потом на другой борт. Рождественские дары рассыпались по палубе. Бози протащило на боку добрых шесть ярдов, а адмирал чуть было не проглотил свою трубку. Все хором воскликнули с укоризной: «Сайрус!» — и еще целых три дня, всякий раз, когда «Бенджи Би» встречался с волной крупнее обычного или кто-нибудь проливал кофе при сильном крене или толчке, всплывало имя Сайруса, неважно, был ли бедняга действительно на руле или мирно храпел в своей норе.

Мне казалось, что судно не выдержит такого обращения и рано или поздно развалится на части. Выдержит ли его тридцатилетний корпус неимоверную тяжесть нашего груза и немилосердное избиение волнами? Будучи плохим моряком, я порой, не признаваясь в этом самому себе, искал утешения в общении с истинным морским волком Антоном.

— Садись, прими глоток,— сказал он.

Я отказался, глубоко сожалея о количестве рождественской пищи и спиртного, которые уже потребил.