Должен признаться, при виде Сиэтла, открывшегося нашему взору с залива Хуан-де-Фук, я пережил те же чувства, что когда-то пережила моя квартирная хозяйка Домна Филипповна, впервые приехавшая из деревни в Москву и поселившаяся рядом с резиденцией американского посла. Память сохранила мне это прошлое. И вот прекрасные иллюзии, которые еще со студенческих лет внушала мне Америка, тускнели одна за другой, оставалась только тревога: как пробраться в город, как двигаться в каменных чащобах, чтобы не затеряться? В бледно-лиловом свете раннего утра небоскребы на гигантском холме выглядели древними символами, они имели силу воздействия пирамид. Нет. Скорее геологических образований. Пугало не величие их, а отчужденность.
Американцы, видя внушительный белый научный корабль, нежданно-негаданно явившийся их взору и не похожий ни на один из тех низкосидящих «пассажиров», курсирующих здесь между Ванкувером и Сиэтлом, сворачивали с пути на причал, чтобы поближе судно страны, которая лихорадит весь мир своими потрясениями... Мы стояли на шлюпочной палубе — к этому времени я уже приткнулся к ребятам из «Сибирской газеты»,— когда подъехал «вольво» и из него вышла женщина в очках, скользнула глазами по палубам и вдруг задержала взгляд на нашей группе.
— Юджин! — позвала она Женю Шлея, и в ту же секунду из сумятиц прошлых дней проступило обстоятельство знакомства с ней — стоянка на рейде Ситка, школьная учительница у трапа, с сердечностью в глазах говорящая нам слова сожаления по поводу того, что мы не смогли побывать в ее городе.
Визит, которого не было
После Кордовы ничто уже не оставляло сомнений, что в Ситке, так же как у соседей по Аляске, наверняка нас ждали на причале рослые парни в униформе, чтобы приветствовать хлебом и солью. Ждали горожане, готовые разобрать нас и разместить по своим автомобилям; накрывались столы персон на пятьсот — одних нас, участников экспедиции с экипажем «Академика Ширшова», было не меньше ста пятидесяти. Мы хорошо представляли, как вертолеты береговой охраны барражировали над океаном, чтобы вовремя известить о появлении русских, и как у единственной переводчицы, девушки Нади, от глядения в залив стали серыми синие глаза...
Торжества в честь двухсотпятидесятилетия Русской Америки были назначены в Ситке на двадцать шестое июля. Но в день отхода, когда наше судно собиралось покинуть Петропавловск-Камчатский и от прощального гудка у некоторых должны были бы не выдержать нервы, зашевелиться на макушке волосы, таможенные власти обнаружили, что кое-кто слишком основательно собрался в Америку, и явно намерен научить американцев нашему бизнесу. К тому же у немалой и важной части участников экспедиции не подоспели из Москвы паспорта с американской визой.
К этому времени наша разношерстная компания: москвичи, ленинградцы, сибиряки, дальневосточники — являла собой модель нашей разбуженной страны допутчевской поры лета 1991 года. Разве что в сильно ограниченном пространстве палуб научно-исследовательского судна. Демократы, консерваторы, бизнесмены из бывших и не бывших, молодые люди с визитками кустарного изготовления — вся эта наша пестрая толпа с утра до вечера качала права, которых у многих не было.
— Смотрите, не опаздывайте на ужин, — заметил как-то капитан вновь прибывшему.
Новый пассажир, видимо, был уже на взводе, он сидел не за круглым капитанским столом, а за соседним, за которым мог оказаться каждый.
— Здесь я сам себе устанавливаю порядки. Командует тот, кто хорошо заплатил, — отвечал человек, который утром, ступив на палубу судна, потребовал себе вертолет: — Хочу посмотреть гейзеры.
— Вертолет стоит дорого, — заметили ему.
— Плачу за весь рейс, — мощно заявил он, нимало не смущаясь незнакомых ему людей.
После этого к нему напрочь прилипла кличка Гейзер...
Пока работали таможенники, освобождали палубу от лишнего груза, дни таяли, сроки отхода отодвигались, и любая информация, не успев подтвердиться, устаревала. Никто ни в чем и ни в ком не был уверен. Содержание судовой роли изменялось изо дня в день, и нужно было быть другом или приближенным четвертого помощника капитана, чтобы хоть краешком глаза заглянуть в нее.
Выяснение отношений продолжалось и тогда, когда, наконец, мы снялись с якоря, пошли пересекать океан и судовая трансляция погнала на палубу даже тех, кто был далек от того мгновения, которое вмещает сто лет ожидания... Справедливости ради надо сказать, что нас, журналистов, не трогали. Видимо, сказывалось привычное преувеличение наших возможностей. Хотя и без этого мы уже чувствовали себя реквизитом не очень ясного мероприятия. С выходом в океан объектом нападок в основном стала Ленинградская Рок-опера, труппа из тридцати человек. Они везли в Америку оперу Алексея Рыбникова «Юнона и Авось», в принципе, наиболее подходящую по теме экспедиции: Резанов, его история, связанная с Аляской и Калифорнией. Поскольку у театра спонсоров не нашлось, артисты, так же как и журналисты, шли на договорных началах.
Читать дальше
